Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Он был красив, но красота его отдавала холодом. Но главное — глаза. Они были зимними, без всякой теплоты и милосердия. При знакомстве с ним возникала мысль, что вряд ли он когда-нибудь нежно и самозабвенно любил женщину. Поначалу Елене показалось, что он из числа одолевавших ее жалобами на затруднительное положение обедневших магнатов и придворных-неудачников, которые находились по уши в долгах и посматривали в ее сторону в надежде на помощь. Но в этом княгиня ошибалась. Он оказался человеком во многом двусмысленным. С посланием митрополита Иосифа он был у Папы Римского, который в письме польскому королю назвал Сапегу верным сыном церкви, отвергнувшим еретические заблуждения, и поручил королю охранять его. Длительное время он служил Елене усердно, но держал себя двойственно: сочувствуя унии, не порывал связи с православием.

После определенного сомнения Елена спросила у своего канцлера, обращаясь к нему по имени, как это было принято в Москве:

— А верно ли, князь Иван, что ты одобряешь решения Флорентийской унии?

— Да, государыня. Смею заметить, что идею унии стремились реализовать все великие князья литовские, в том числе и Великий Витовт. Цель их устремлений очевидна — укрепить внутреннее единство государства, которое нет-нет, да и раздирается религиозными противоречиями. Целесообразность унии понимали не только Папа Римский и его окружение, но и константинопольский патриарх Иосиф II, византийский император Иоанн VIII Палеолог, которые надеялись в обмен на уступки в догматике получить военную помощь католического Запада в борьбе с турецкой угрозой. На Флорентийском соборе делегацию православной Киевской митрополии, которая тогда была единой для Московского государства и Великого княжества Литовского, возглавлял митрополит Исидор. С католической стороны в июле 1439 г. акт о признании унии подписали не только папа Евгений IV, 143 кардинала, примаса, архиепископы и епископы, но и с православной — твой предок, княгиня, император Иоанн VIII, митрополиты Антоний, Досифей, Исидор и еще 15 митрополитов.

Видя интерес Елены к его рассказу, Сапега продолжил:

— Собственно, одобряя акт об объединении под властью Римского Папы вселенских католической и православной церквей, последняя, на мой взгляд, больше выигрывала, чем теряла. Православные должны были признать некоторые католические догматы и, в частности, так называемое филиокве, то есть схождение Святого Духа не только от Бога-отца, но и от Бога-сына, существование чистилища и некоторые другие. Но православная Церковь сохраняла при этом обрядность и богослужение на греческом, церковно-славянском и других языках. Оставался неприкосновенным брак белого духовенства, право светских людей причащаться вином и другие. Но поскольку православная церковь таким образом могла превратиться в униатскую, многие не признали тогда и не признают сейчас решение Флорентийского собора. Но я считаю, княгиня, это признание — всего лишь дело времени.

Выслушав все это, Елена сказала, скорее для себя, чем для Сапеги:

— Вера, князь, это состояние совести и духа людей, а не средство политики. Горе тем народам, что станут разменивать веру на политические или какие-нибудь еще выгоды.

В течение первых трех-четырех лет Александр видел в жене только красивую женщину уживчивого характера и доброго сердца. Но та борьба из-за религиозных убеждений, которую она выдержала в 1499 году и которая втянула ее в политический водоворот, раскрыла глаза великого князя на настоящий характер жены, на твердость и силу ее убеждений, ее ум и дарования. Александр увидел политическую выгоду в борьбе с Москвой от того, что его жена является православной, а не католичкой. С этих пор он стал относиться к ней с полным доверием и уважением, возвышать голос в ее защиту. Поворот к лучшему обозначился и во внутренней политике Александра по отношению к православию и русской народности.

В это время Александр поручил жене участвовать в управлении западнорусской церковью. И в результате влияния Елены православие в княжестве укрепилось, а дело Флорентийского собора, на котором был принят акт об объединении христианских церквей под главенством Римского Папы, не получило своего развития.

К этому времени Елена уже хорошо представляла положение дел в православной литовско-русской митрополии, отделившейся от московско-русской еще при ее дедушке Василии. В ее состав входили громадные епархии. Митрополит, на руках которого находилось управление церковью, носил древний титул киевского. Отделившись от Москвы, западнорусская церковь дорожила связью с греческой и благословением далекого константинопольского патриарха. Руководством для церковного управления и суда, как и в Москве, служила Кормчая книга и Ярославов свиток, а также местные обычаи из церковной практики. Источником для содержания духовенства были церковные имения и средства владык.

Хотя митрополичьей кафедрой считался Пречистенский собор в Вильно, но в столице митрополит бывал от случая к случаю. Постоянным его местопребыванием были незначительные города — Новогрудок и Минск, а Киев и вовсе не видал у себя митрополита. Его святыни находились в запустении, да и путь в, по определению вещего Олега, «мать городов русских» был небезопасен из-за татарских набегов и разбойничьих шаек.

Елена сразу же поняла, что православная вера и церковь в Литве были только терпимы. Это сказывалось и на епископах, т. е. владыках епархий, на архимандритах и игуменах в монастырях, на протопопах и священниках — всех чинах церковной иерархии. Подчиненное митрополиту духовенство держало себя независимо: не всегда подчинялось епископам, вступало в споры-тяжбы, обращалось за поддержкой к светской власти. Часть духовенства преследовали личные материальные выгоды, прибегая к интригам и подкупам. Управление осуществляли в угоду светской власти.

Выросшая и воспитанная в московских правилах и традициях, Елена стала государыней страны, с которой московские государи вели постоянную борьбу за преобладание в восточнославянских землях. И ей удалось не оставаться ни пассивной зрительницей происходящего, ни покорной жертвой чужого влияния. Она служила верой и правдой государству, в котором великим князей был ее муж, сохраняя до конца дней привязанность к родимой земле.

Не оставлял без внимания Елену и отец, поскольку положение русской свиты Елены при дворе оказалось незавидным: их старались отдалить от княгини и заменить католиками, чинили всякие обиды и притеснения. Александр со своей стороны жаловался на своевольное поведение москвичей. И все взаимные претензии, так или иначе, выходили на Елену. Она пыталась примирить обе стороны. А тут еще и отец не преминул передать ей очередное наставление: оберегать московских людей, следить за чистотой их веры, не позволять им родниться с католиками.