Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Посещение Могилева запомнилось Елене прежде всего тем, что Александр, явно пребывая в хорошем расположении духа, поручил ей управление городом, как когда-то Ягайло поручил его своей знаменитой Ядвиге. Позже великий князь присовокупил к этому владению Елены Княжичи, Тетерин и Обольцы. Подъезжая к городу, великокняжеская свита увидела, что величавый Днепр прорезывал расположенный на возвышенности город. С одной стороны его опоясывал Днепр, а с другой — Дубровенка, тут же впадавшая в Днепр. Между рекой и самим городом была пространная равнина, ежегодно заливаемая паводковой водой. Высокая гора Костра отделяла город от равнины и Днепра. Вокруг всего города был насыпан земляной вал. О происхождении самого названия города существовало несколько, правда, не обоснованных догадок. Одни объясняли его смертью здесь Льва Владимировича, другие — Льва Могучего Полоцкого, от чего и сложилось название «Могила льва». Третьи уверяли, что здесь было рыбацкое поселение Могиляки. Четвертые связывали его с могилой богатыря-разбойника Машеки, заступавшегося за бедных и сирых.

До Мозыря поезд великого князя не доехал. В то лето несколько недель здесь стояла жара. Солнце выжгло все до последней травинки, выпило речки почти до песка и мелких камешков на дне, выбелило кости погибших от жары животных. Болота в окрестностях настолько высохли, что расторопные крестьяне даже посеяли на них просо. Но незамедлило и возгорание торфа — явление поражающее, представляющее страшную картину. К тому времени, когда поезд князя находился в десяти верстах от города, пламя уже охватило громадные пространства. Ночью все небо пылало величественными столбами зарева. Дикие звери в ужасе бежали прочь, искали спасения в воде. Многие забегали в селения. Никто не тушил эти пожары, да и не было никакой возможности их погасить. Все уповали только на проливной и продолжительный дождь. Узнав все это, Александр распорядился возвращаться назад.

Прошло не так много времени после приезда Елены в Вильно, и Александр ослабил притеснения православной церкви, поддерживал приходы, принадлежащие его патронату, хотя и не отменил запрет на строительство новых храмов. Сложными оказались проблемы обеспечения свободы вероисповедания Елены и постройки для нее православной церкви. И если по вероисповеданию жены Александр был связан присягой, то по строительству церкви дело ограничивалось речами, просьбами и обещаниями. Московский государь увидел в этом презрительное отношение к его личным пожеланиям и просьбам. Он был оскорблен поведением зятя, который к тому же отказывался признать за ним титул «Государя всея Руси».

Переговоры о постройке церкви велись в течение четырех лет. И все безрезультатно. А между тем, для московского государя, как и для литовского, этот вопрос имел большой политический смысл. Не даром обе стороны так упорно стояли на своем. В случае постройки этого храма паны-рада открыто признала бы православие великой княгини, что сделало бы православную церковь равноправной с римской. И для русских людей Литвы это было бы ощутимой победой.

Немало хлопот Елене причинял состав придворных. Отец Елены постоянно упрекал Александра, что тот окружил ее преимущественно католиками. Последний двусмысленно отвечал, что не придает большого значения вере, а выбирает людей надежных и смышленых. Зять продолжал делать свое, тесть сердился. Елена, по обыкновению, била челом отцу и отвечала уклончиво. В 1497 г. Иван Васильевич предложил ей прислать боярыню из Москвы взамен той пани, которая ей досаждает. Елена опять ответила двусмысленно, и только упреки отца вынудили ее высказаться решительно: если отец желает прислать ей старую боярыню, то должен был сделать это раньше, когда имел право по уговору, а теперь уже поздно. В письме она писала на этот счет: «Великий князь, муж мой, говорит: пришлет батька боярыню и попа, не уговорившись со мной — назад отошлю».

Положение Елены при дворе было трудным. Она оказалась между двух огней, стараясь согласовать требования отца и мужа. Хорошо понимая, что будучи великой княгиней литовский, она должна иметь при себе представителей обеих религий и ухитряться ладить со всеми. И она не чуждалась католиков, была терпима и проста в обхождении. Но по поводу своей личной веры она высказывала такую твердость, что перед ней спасовал даже римский престол. Опорой в этом ей служила и позиция отца, проявлявшего постоянное беспокойство о вере дочери. В каждом послании содержались его горячие заклинания не забывать отцовского наказа. В ноябре 1497 г. Иоанн поручил своему послу Микуле Ангелову узнать, соблюдает ли она православные ритуалы и, в частности, стоит ли, как положено людям греческой веры, во время богослужения… Чтобы успокоить отца, дочь отвечает, чтобы отец и на сердце не держал, что она может наказ его забыть, только если ее «в животе не будет, только тогда наказ его забудет».

Ее тяготила тайная переписка с отцом, которую она все равно показывает мужу. Она хотела больше доверия к себе со стороны отца. С посольством Ангелова ей были переданы поклоны от всех лиц великокняжеской семьи и значительные подарки. В том числе и тринадцать книг религиозно-духовного содержания: о житии святого Петра, святого Алексея, Варлаама Хутынского, о службах святым и др.

Мать, София Фоминишна, писала дочери редко. В конце 1497 г. она просила подтвердить о своей беременности, о чем она будто бы узнала от живших в Вильно братьев Семичевых, через которых Елена переписывалась с Москвой.

Во время приезда посла Ангелова московских людей при Елене Ивановне уже не было. Оставалась только одна «женка» греческого закона, приехавшая в Вильно вместе с ней. Это была старая матушка-няня, воспитывавшая княжну с детства и последовавшая за своей питомицей на чужбину. Были и низшие служители — повара, сытники, хлебники. В канцелярии великой княгини числился православный белорус — подьячий Федор Шестаков.

Но Александр, жалея молодую жену, щадил ее и делал снисхождения, несмотря на католическое давление. Елена видела, сколько пришлось мужу терпеть из-за нее от неукротимого фанатизма полонофилов и католического духовенства, ценила внимание мужа и защищала его перед отцом. «А князь великий меня жалует», — писала она отцу. Однако, опасаясь влияния тестя на свою жену, Александр приставил к ней канцлером Ивана Сапегу, родом литвина, православного, но склонного к унии. При первой встрече князь Иван сказал Елене:

— Наш род, великая княгиня, никому не изменял, не переходил на сторону противника и не показывал врагу спину во время битвы…

Елена прервала его:

— Надеюсь, князь, что заслуги предков дополнятся твоими достоинствами…