Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]

А пищали они не кинули, подхватили и теперь ладились стрелять, но видать, не шибко умели, ни одного выстрела не было. Зато стрелы летели густо.

— Ах ты, язви вас! — вскипел Афонька. Он слышал их свист у самого уха. Вскрикнул Елисейка — стрела ударила в левое плечо. «Чо же вы там ждете, — досадовал Афонька на сидевших в засаде казаков, — неуж не догадаетесь в спину им ударить».

Он тревожно оглянулся. Елисейка, вытащив стрелу из плеча и матерясь, пытался вновь зарядить пищаль. Заряжал пищаль и Ивашка. Он был без шапки, и по лицу текла кровь. Видать, стрелой сбило шапку и царапнуло по голове. Укрывшись за махоньким бугорком, Афонька тоже стал заряжать пищаль.

В это время главный из иноземных людей опять что-то крикнул своим. Те перестали пятиться, сошлись в кучу. Потом часть иноземцев осталась на месте, не переставая пускать стрелы, а остальные, ухватившись за сабли и ножи, двинулись к улусу. Они громко перекликались меж собой.

— Ну, робята, держитесь! — воскликнул Афонька. — Еще раз из пищали ударим, а там дело на сабли пойдет. Подпустим опять поближе, чтоб промаха пуле не было. А там, может, наши подойдут.

И тут Афонька увидел, как за спиной стрелявших из луков появились казаки, сидевшие в засаде. Вел их Костька. Тогда Афонька громко, сколь было сил, закричал:

— Бей разом из всех пищалей. Бей!

Грохнули выстрелы. Один из наступивших упал, повалились и трое из тех, что стрелы метали. Тогда иноземцы дрогнули и кинулись в разные стороны. Афонька, крикнувши «в сабли их!», кинулся следом за ними. Но те не приняли бой, бежали, бросив пищали, из которых так и не стрельнули ни разу. Казаки нагнали пятерых, те кинули сабли, повалились наземь, простерли к казакам руки.

— Ты смотри-ка, — подивился Афонька, когда пятерых сдавшихся иноземцев связали их же опоясками. — Нас восьмеро и полоненников столь же. На каждого добыча есть.

— А на чо нам полоненники? — спросил Костька. — Люди они дальних, видать, земель неведомых. Кто за них выкуп давать станет? Посечь их саблями да и все!

— Эх ты какой спорый — посечь! — осерчал Афонька. — Нет уж! Это ты из мыслей выкинь. Не дам я их сечь, словно скотину убойную. Эко дело замышляешь! Они же сами живота запросили.

Казаки согласились с Афонькой.

— А теперь, казаки, и обратно двигаться можно. Лодок вот мало, как уместимся все. Наша одна, да улусные мужики две лодчонки имеют. Ну ничо, нас теперь много — плоты наладим. А где и пеши берегом пойдем. Вот полоненников под охраной на бичеве пустим, пусть лодки и плоты тянут, если где супротив воды пойдем.

— А почо они из пищалей не стреляли? — запытали казаки.

— Кто их знает. Может — не умели. Может, еще чо боялись, — отозвался Афонька. Он ходил промеж убитых и собирал пищали, оглядев одну из них, он покачал головой.

— Эва, чо! Бог милости нам послал — зелье у них отсырело, потому и не стреляли. Не ведают, поди, что беречь от сыри порох надобно.

Весь день казаки снаряжались в дорогу, чтоб поутру выйти из улуса. Костьку и двух казаков Афонька отправил в зимовье за добром, которое еще там оставалось, и велел им оттуда идти прямиком на Канский острожек. Здешняя округа уже была не опасна от воровских людей.

— Не мешкайте там, — наказывал Афонька. — А мы вас под самым острожком поджидать будем, чтоб всем вместе прийти. А ты будь за старшого.

Вскоре Афонька и все казаки были уже в Канском острожке, где привели в великое изумление Самсонова и его казаков.

— А я чаял, что вы тоже загинули, — говорил Самсонов Афоньке.

— Вот ты чаешь все да гадаешь, — попрекнул его Афонька, — а сам — ни с места, чтобы сведать, как твои гадания на деле-то оборачиваются. Бездушный ты до людей человек, Савостьян, жестокосердный. Негоже так-то.

— Учи меня, учи. Я не для того приказчиком на годовальщину поставлен, чтоб за каждым бегать, — кто и где, и куды подевался.

— И поучу, коли сам не кумекаешь, — ответил Афонька тоже сердито. — Это же надо — сидит кочкой и всех вокруг себя, словно клушка, в острожке держит и еще серчает на все. Ладно, выхожу я завтра на Красный Яр и всех, кого с собой из тайги вывел, заберу. Тебе и так скоро смена будет.

Самсонов помолчал, перечить не стал.

Когда Афонька вернулся в острог с казаками, которых вызволил из неволи, да с ясырем и довел все до воеводы и атамана, те подивились: умен и отважен Афонька. Молодец. И главное — отвадил воровских людей от Красноярской округи. Вряд ли осмелятся сюда сунуться.

Потом, когда Афонька ушел, воевода с атаманом стали рядить: кого десятником на выбылое место ставить.

— И чего рядите? Вон Афоньку и ставьте десятником. Казак — удалый! Всех хитростями обвел и людей из беды выручил, не то, что Самсонов тот, хоть и ходит он по ратному делу издавна. А службу Афонька несет давно, от Дубенского воеводы. И радеет к службе по все дни, — дал совет подьячий Богдан.

На том и порешили, и, призвав Афоньку в приказную избу, стали допытываться: любо ли ему, Афоньке, в десятники становиться на место Романа Яковлева.

— Я ж чо! — отозвался Афонька подумав, глядючи в пол. — Коли воля ваша и вера мне есть, перечить не стану. Вот жена у меня с сыном, да еще дети, чай, будут. Стало быть, на прокорм больше надо будет.

— Так, Афонька. Верные твои слова. Ну так что же, Богдан Кириллыч, — молвил воевода. — Берись-ка за перо и чернилы, пиши отписку в Тобольск.

— Пиши, — начал воевода. — Ну, как по чину положено. Перво-наперво пиши: «Государя-царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии воеводе Ондрею Ондреевичу Микита Карамышев челом бьет». Написал? Так, хорошо. Теперь пиши дальше так: «В нынешнем, господине, годе побит был воровскими лихими людьми на государевой службе за Канским острожком конной сотни десятник Ромашка Яковлев со товарищи», — воевода смотрел, как бежит по бумаге перо подьячего. — Написал? Дальше слушай чего писать: «И нового десятника бы замест побитого до смерти. Ромашки Яковлева поверстать надобно. А мыслим мы худым своим разумом на тое место выбылое десятника поставить в конную сотню рядового казака тое сотни конной, Афоньку Мосеева. Тот Афонька служит великому государю, его государевы службы разные завсегда с великим радением и усердием. А на Красный Яр пришел еще вместе с воеводою с Ондреем Дубенским, и острог с ним ставил, и по все годы на остроге безотлучно службу несет. А по сказкам атамана конные сотни Демешки Злобина, тот казак Афонька человек добрый и не пьяница какой, и семейный, и службу десятникову несть будет исправно и без порухи делу государеву. А жалованье ему бы, Афоньке, денежное и хлебное, и соляной оклад учинить тот же, что был покойному десятнику Ромашке Яковлеву. И с тем окладом в сметных списках имя бы его, Афоньки, отметить. И то великого государя жалованье давать по все годы по окладу. Укажи, господине, по рассмотрению».