Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

В Париж прибыл вечером 9 мая. Здесь ожидал сюрприз — неприятный.

Едва Бунин вышел из вагона, как был поражен: по парижскому небу лихорадочно шарили прожектора. Повсюду слышалось слово La guerre — война. Но…

Но, как всегда, праздничной выглядела толпа, довольством и беззаботностью сияли лица, звучал веселый смех.

В фешенебельных ресторанах и полуподвальных кабачках, под крышей и прямо на тротуаре веселилась публика. Разливанным морем текло вино, играл джаз. Толпы штурмовали кассы дворца Плиель, где пел молодой красавец Фрэнк Синатра. Публика ахала, видя виртуозную пляску солистов ансамбля Полякова, и роняла ностальгическую слезу, внемля русским песням Нюры Массальской.

Тумбы украшали броские афиши:

«Гвоздь сезона! Фильм с участием Макса Линдера „От Ленина к Гитлеру“. МИРОВОЙ УСПЕХ!»

«Большой вечер-гала! Показ говорящего фильма Жюльена Дювелье «Телега-призрак». Сценарий по знаменитому роману Сельмы Лагерлёф, в центральной роли Луи Жувэ. Только в синема „Мариво“!»

«Еврейский театр Лианкри. Новое ревю! „Лейбедик ун фрейлех“ при участии Розы-Мани (Маня Штейн). Билеты в кассе».

«Литературный вечер памяти Лермонтова с участием С. Яблонского, Е. Рощиной-Инсаровой, Ант. Ладинского, Жени Цвибак. Романсы исполнит Георгий Поземковский. 10 мая в 3 часа дня в Объединении русских поэтов и писателей (18, бульвар Фландрэн, метро „Помп“)».

Пока хлопотливая и счастливая приездом мужа Вера Николаевна готовила для него ванну, Бунин развернул газеты.

«Последние новости» сообщали:

Вышло новое, карманное издание книги Гитлера. Оно предназначено для солдат. В нем выпущены все резкости, касавшиеся СССР и большевизма. Общий тираж книги теперь составляет 5 миллионов 950 тысяч экземпляров».

20 лет тому назад я испытывал самую большую симпатию к русскому народу, а в первые дни — и к коммунизму. Я верил, что некоторые руководители СССР принесут просвещение и лучшую участь миллионам людей… Я верил, что Россия найдет решение собственных проблем без помощи извне, что ее правители станут любимыми народом…

Увы! Теперь СССР такая же деспотическая диктатура, как и все диктатуры мира. Более того: Россия стала союзником другой диктатуры — германской и напала на Финляндию — соседа столь малого, что он никогда не мог причинить вреда СССР. Большевизм, как и фашизм, если и может созидать, то только концлагеря».

В пивной Штернберга, где было положено основание национал-социалистической партии, состоялось большое собрание, на котором выступил Гитлер.

Рассказав вкратце об истории движения, Гитлер продолжал:

— С Россией наши отношения изменились, и теперь СССР находится на нашей стороне. Некоторых это бесит. Но наши два народа слишком хорошего качества, чтобы проливать свою кровь за лондонских и парижских финансистов.

Надежда на то, что отношения между Германией и Россией могут измениться в худшую сторону, ошибочна. Когда я желаю чего-нибудь, я имею обыкновение идти до конца, и вот огромное государство — Германия после заключения с СССР пакта о ненападении не находится больше в окружении врагов рейха.

…Мы вооружились и сделали это, не говоря никому, чтобы не беспокоить других без всякой пользы.

Я работал и создал военную силу, вооруженную самым передовым образом. Доказательство этому мир уже видел…

Не будем бояться за мораль наших армий. Их мораль — это мораль их вождей. Экономически мы также приготовлены.

Я решил вступить в бой. Этот бой неизбежен. Мы не хотим терпеть кровавого террора плутократий. Мы победили наших внутренних врагов и не позволим, чтобы иностранцы диктовали нам, что мы должны делать. Мы должны победить, и мы победим!»

Бунин недоуменно покачал головой. Последние месяцы, находясь на юге, он газет почти не брал в руки, полагая это пустой тратой времени. Он помнил слова Толстого: «Газеты читают лишь дураки». Устремляться надо к вечному, а не заниматься сиюминутными пустяками.

Прочитав «Последние новости», он так погрустнел, что это заметила Вера Николаевна. Желая его развеять, она сказала:

— Ян, посмотри, какая смешная карикатура!

На рисунке были изображены Гитлер и Сталин, ведущие дружескую беседу: «Нас сравнивают с гангстерами. Какой абсурд! Гангстеры карьеру кончают в тюрьме, а мы ее там начали».

Бунин кисло улыбнулся. Зазвонил телефон. Беспечным веселым голосом говорила Цетлина:

— Как я рада вашему приезду! Война? Чепуха, никакой войны не будет. Не поздно, если мы приедем с Марком Александровичем? И Бахрах тоже у меня… Спасибо, скоро будем!

Бунин несколько воспрянул духом, ответил шутливо:

— Бью усиленно челом, низменно касаясь честных стоп ваших.

— Я побегу в магазин? — вопросительно посмотрела на мужа Вера Николаевна. — Деньги дашь?

— Дай грош — так и будешь хорош! Как же не дать? Чай, в лавках теперь не задарма отпускают товар.

Гости засиделись далеко за полночь. Опасность войны, встревоженность постепенно сменились обычной российской куражной беззаботностью: авось обойдется!

Цетлины привезли шампанское, да не сколько-нибудь: здоровяк шофер внес, посапывая, целый ящик.

Яков Полонский пришел с женой и сыном Александром, Борис Зайцев с охапкой цветов — «милой хозяйке!», Бахрах привел Сосинского, которого все любили и, вопреки его сорокалетнему возрасту, нежно звали Володенькой. Деликатный Алданов вел тихую беседу со своей сестрой — Любовью Александровной Полонской. Тэффи пикировалась с Дон-Аминадо, который в свою очередь сыпал анекдотами. Застенчиво молчал Терапиано.

Больше всех суетился Зуров, который еще прежде Бунина, но позже Веры Николаевны приехал в Париж, а теперь успел опрокинуть салат на Алданова.

Дон-Аминадо строго произнес:

— Ваше счастье, Леня, что Марк Александрович — не Сталин.

— Почему?

— В этом случае, Леня, вы как враг народа были бы расстреляны.

— И правильно! — тряхнула головой Тэффи. — Если каждый станет салатом швырять…

Зуров, туго воспринимавший юмор, покраснел от досады.

Неожиданно вступил в разговор Ляля Полонский, которому только что исполнилось пятнадцать лет. Он с детским простодушием произнес:

— Как же тогда Леонид Федорович написал бы «Зимний дворец»?

Гости прыснули со смеху: мифический роман этот уже вызывал улыбку. Зуров постоянно, много лет твердил о нем, даже напечатал какие-то главы, но самого романа никто никогда не увидит.

Дон-Аминадо с самым серьезным видом возразил:

— Сталин посоветовался бы с комендантом Зимнего, и тот сказал бы, что Зуров нужен родине, пока роман не закончит. А тогда можно его и к стенке прислонить — пиф-паф!