Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Зато большевистский рупор — «Правда» — захлебнется в восторге: «Договор дружбы с рейхом разоблачил махинации тех, кто пытался вытаскивать нашими руками каштаны из огня».

«Правде» вторила «Индустрия»: «Германо-советское соглашение обеспечило мир в Восточной Европе и отметило поворотную точку в истории Европы и мира… Это замечательное событие в мировой политике. Наш народ, ведомый великим Сталиным, и впредь будет пресекать все поползновения буржуазии по развязыванию войны. Пусть наши враги знают, что Красная армия сумеет разбить в пух и прах любого агрессора».

Сталин брал папиросы «Герцеговина Флор», пачка которых лежала на широком подоконнике, разламывал гильзы и набивал табаком трубку.

Перед ним простирался громадный город. Вечерело. Горизонт все более бледнел. На его фоне четко вырисовывались силуэты домов и множество подъемных кранов. Москва энергично застраивалась. Справа — недавно расширенная по инициативе Сталина улица Горького (так она названа тоже по предложению вождя).

В самом начале — три громадных жилых дома самой современной архитектуры: с лепниной по фасадам, со статуями на высоких крышах. Сталин умрет, и статуи начнут падать.

Сталин чуть улыбнулся и подумал: «Народ знает того, кто о нем думает, кто о нем всечасно проявляет заботу. Нет ничего дороже всенародной любви. И вот договор с Гитлером — знали бы советские люди, как трудно достался он товарищу Сталину, как нужен он стране. Тысячи саботажников, провокаторов, шпионов, вредителей, диверсантов внедрились в различные отрасли народного хозяйства, опутали сетями шпионажа армию. Дорог каждый мирный день, так как усиливается борьба с внутренними врагами, быстрыми темпами развивается оборонная промышленность, совершенствуется боевая техника, укрепляется армия. Отодвинута граница на запад. Рано или поздно войны не миновать. Но эта война будет наступательной, на чужой территории».

В кабинет вошел Берия. Под мышкой он держал ненавистную Сталину папку из красной кожи. Именно в ней хранились и накапливались списки тех деятелей, которых планировалось репрессировать.

Сталин подумал: «Ведь это как горькое лекарство: принимать противно, но надо!»

— Как ты, Лаврентий, думаешь: к сорок третьему году нам не будет страшен никакой враг?

Берия не уловил хода мыслей вождя, ответил невпопад:

— Он и сейчас нам не страшен. Мы с ним беспощадно боремся, постоянно увеличивая бдительность. Вот, товарищ Сталин, списки на шпионов в армии и вредителей в сельском хозяйстве. Составляли товарищи Хрущев и Лысенко. Шпионов — двести один, вредителей — сорок шесть, итого — двести сорок семь гадов.

Сталин выпустил дым в окно и, положив на подоконник аккуратно отпечатанные на пишущей машинке страницы, стал внимательно просматривать их. Берия, удерживая вздох, молча скучал: он хорошо знал, что «дед» обязательно проявит ненужный гуманизм — зачеркнет одну или две фамилии.

Сталин действительно вынул из нагрудного кармана гимнастерки любимый синий карандаш и поставил в списке два вопросительных знака. Внимательно посмотрел в глаза наркому внутренних дел:

— Почему ты думаешь, что летчик-испытатель Кусакин — вредитель? Это кто придумал?

— У Хрущева есть сведения…

— Так-с. — Глаза Сталина желтовато блеснули. — Академик Шмальгаузен тоже на германцев работает? Что ты крутишься, как девка на х..?

— Товарищ Лысенко дал заключение, что Шмальгаузен — вейсманист-морганист, что он сознательно борется против мичуринских установок…

— Это зоолог с мировым именем! Ты, Лаврентий, слыхал, что это за наука — зоология? Думаю, что не слыхал. Попроси сына-школьника, он тебе расскажет. — И Сталин жирно перечеркнул обе фамилии. — Ты, Лаврентий, — голос вождя смягчился, — наркомвнудел, ты должен проверять эти доносы! — Сталин брезгливо потряс списками. — Хрущев и Лысенко тебе и не такое напишут. Со-чи-ни-тели!..

И, вновь положив списки на подоконник, четко вывел цифру 245.

Берия почти с искренним восторгом воскликнул:

— Товарищ Сталин, вы — величайший гуманист!

— Не только товарищ Сталин, — поправил вождь, — все большевики — великие гуманисты, так как наша цель — счастье всех трудящихся. Ну, Лавруша, беги, работай. Не путайся у меня под ногами.

…За окном сгустились сумерки. Был теплый августовский вечер. Ярко горели витрины магазинов. Сотни москвичей гуляли по улицам Москвы, спешили в театры, кино, рестораны, возвращались с футбольного матча на стадионе «Динамо». Вождь слушал репортаж Синявского. «Локомотив» победил ленинградское «Динамо». Единственный гол забил любимый форвард вождя — Виктор Лавров.

О всех думал и заботился великий Сталин. И все честные советские люди горячо, как отца родного, любили своего вождя.

Бунин укатил в Жуан-ле-Пэн, с которым у него были связаны самые приятные воспоминания.

— Иван Алексеевич, миленький, возьмите нас с собой, — набравшись нахальства, просили Галя и Магда. И они увязались за ним.

На этот раз он почти не плавал в море, избегал многочисленных знакомых, проводил время в одиночестве. Обрадовался лишь князю Оболенскому, приехавшему накануне отъезда Бунина.

— Меня мучают тяжелые предчувствия, — признался Бунин. — Войне быть! Россия будет воевать, а мы останемся вдали от нее…

Про себя подумал: «Надо возвращаться. А как это сделать? Идти в посольство? Вдруг отказ? И здесь все, конечно, об этом узнают, предадут анафеме, сделают жизнь невыносимой».

Неразрешимость задачи терзала его.

Гитлер не любил сидеть за столом. Причиной тому, видимо, была его исключительная энергия и жажда движения. Еще 5 ноября 1937 года, собрав у себя в кабинете генералов, фюрер, ни на мгновение не останавливаясь, размашисто жестикулируя, пронзая голубым светом глаз то одного, то другого, чеканил слова:

— Наша цель — служение великому германскому народу! Ради него мы будем жертвовать здоровьем, силами и, если понадобится, своими жизнями. И вот во имя нашего народа и нашей родины объявляю: я решил начать войну!

Хотя никто из генералов не произнес ни слова, но все словно окаменели, а в воздухе словно что-то колыхнулось.

Гитлер выдержал долгую паузу. Затем вновь заговорил, ритмично взмахивая от груди кулаком:

— Наши враги провозгласили свои цели. Теперь у нас больше нет иллюзий относительно их намерений. Евреи, американские империалисты, английские агрессоры хотят поработить Германию. Большевики во главе со своим сатрапом Сталиным мечтают захватить Рурскую область. Мы не позволим застать нас врасплох. Мы нападем первыми. Когда? Нет, не в самое ближайшее время. Самое позднее — в 1943 году. Мы должны подготовиться. Но, — Гитлер хлопнул ладонью по крышке стола, — первые наши завоевания будут мирными.