Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— Ян, умоляю тебя, не ругайся с ними! — хрустнула пальцами Вера. — Ведь они — власть. Что угодно могут сделать. Даже арестовать! Даже… — Ее глаза наполнились слезами.

Эти уговоры нервировали Бунина. Он стал наливаться гневом. Опытная супруга стремительно ретировалась, ринулась на первый, обыскиваемый этаж.

Она увидала солдат, вооруженных берданками, рывшихся в буфетной. Одноглазый, с сабельным шрамом через всю правую щеку, выдвинул ящик с приборами и вывалил на стол гору серебряных ножей, вилок, ложек, спрятать которые в суматохе забыли.

Старший контролер, рослый, склонный к полноте, в круглых очках, с добродушным славянским лицом человек лет двадцати пяти, неожиданно интеллигентным тоном спрашивает:

— Извините, приборы серебряные?

Кухарка Анюта бойко врет:

— Нету, товарищ красный командир, серебряных. Мелькиор тольки!

— Мельхиор не подлежит изъятию, оставьте себе, — тихим голосом говорит командир.

Кухарка, по лицу которой скользнула легкая улыбка, торопливо ссыпает серебро в ящик — килограмма три-четыре. Что это за дом, если в нем приборы не серебряные!

Мимо ящика летит вилка, падает к ногам командира. Он наклоняется, чтобы подать ее кухарке, и замечает четко выбитое клеймо с пробой — 84. Металл благородный! Провал?

Анюта бледнеет, чуть не роняет весь ящик, но командир, глубоко вздохнув, кладет вилку:

— Да, это мельхиор!

Одноглазый запустил громадную, густо поросшую темным волосом лапу в шкаф. Оттуда, пыхтя, выволок большую наволочку.

— Мука? — со злорадством садиста спрашивает он.

— Мука, — смиренно соглашается Вера.

Анюта мощной грудью отодвигает одноглазого от шкафа и грозно произносит:

— Разуй зенки, это рази мука? Это труха. Хуже отрубей. Курам дали, те обдристались.

Командир заглянул в мешок и поморщился:

— Оставь! — и вынес решение: — Пожалуй, все! Никаких излишков нет, пойдемте, товарищи…

Бдительный одноглазый ткнул пальцем на лестницу:

— А кто на втором этаже?

Вера с вызовом произнесла:

— Академик Бунин!

— Поэт Иван Бунин? — На лице командира и почтение, и удивление. — Это который «Суходол» написал? И «Листопад»? Помнится, он с Максимом Горьким дружит!

— Дружит, дружит! — обрадованно говорит Вера, подталкивая контролеров к выходу.

Наверное, те с миром покинули бы дом, но дверь кабинета резко распахнулась. Академик Бунин раздувал от гнева ноздри и с необыкновенно свирепым видом разглядывал непрошеных гостей.

— Кто это смеет здесь шуметь? — громом раскатывается его голос. — Что за самоуправство? У меня вы не имеете права делать обыск! Если вашей серости неизвестно, кто я, вот мой паспорт.

— Извините, това… гражданин Бунин, — вежливо проговорил командир, окончивший в свое время первый курс историко-филологического университета в Казани.

Зато одноглазый неуместно спросил:

— Оружия у вас нет?

Бунин так грозно посмотрел на вопрошавшего, что тот невольно попятился, а командир торопливо выдернул из нагрудного кармана гимнастерки записную книжку:

— Оставьте на память ваш автограф, пожалуйста!

Вся эта военная экспедиция мирно ретировалась. Академик прохаживался по квартире с видом Наполеона после Аустерлица.

— Это надо отпраздновать, — сказал триумфатор. — Вера, достань заветную, со звездочками!

На кухне, при стечении всех благодарных жильцов, коньяк и был распит. Закусывали тремя вареными картофелинами, которые принес Буковецкий.

Нилус, выпив, окончательно отошел от страха и с восторгом посмотрел на Бунина:

— Какой вы, Иван Алексеевич, отчаянный!

Анюта, которой тоже налили, произнесла:

— Как вы, барин, гаркнули на этого нахального! Я аж перепугалась.

Бунин улыбнулся. Сегодня он был счастлив вполне.

Конечно, никто из домочадцев не мог догадаться о настоящей причине хорошего настроения писателя. Кроме Веры, которая радовалась не меньше мужа. И дело было не только в том, что не обнаружили семейные драгоценности (они были загодя хорошо спрятаны под половицей).

Бунины очень боялись за несколько сундуков, оставленных оккупационными офицерами в ванной комнате. Что в них?

Они уверили себя, что там оружие и мундиры, а может быть, патроны! Как бы тогда оправдались перед красноармейцами? А выкинуть чужое добро или просто посмотреть? Нет, только не это! Порядочные люди так, разумеется, не поступают.

Вот и смаковал Иван Алексеевич дорогой напиток, и отдыхала его истерзанная душа. Он так и не узнает, что же скрывалось в таинственных сундуках.

Ранним утром 18 июля Бунин отправился к морю. Хотелось побыть одному, отвлечься от тяжелых мыслей и гнетущей неопределенности. Он глядел безотрывно на светло-голубую даль, легкие и ужасно высокие облака, на волны, с мерным шумом набегавшие на песок и оставлявшие на нем темную полосу.

Вдруг его острый взор разглядел на дальнем горизонте какие-то дымы. Бунин до рези в глазах всматривался в белесо-мутную даль. Медленно, но неотвратимо дымы росли. Приятно встревоженный, Бунин понесся домой — сообщить удивительную новость.

…В тот день случилось нечто невероятное. На внешний рейд вошли три громадных, величественных транспорта под французскими флагами.

Одесситы, забыв про конспирацию чувств, не скрывая антибольшевистской радости, ринулись в порт и в Александровский парк, откуда виден внешний рейд.

— Десант! — млели от восторга одесситы. — Освободят от большевиков. Господи, неужто счастье привалило? — И тут же, привыкшие ждать только плохое, с сомнением добавляли: — Очень вряд ли! Это было бы слишком приятно.

Хотелось верить, но сухопутные большевики почему-то сохраняли непоколебимое революционное спокойствие.

— Нет, это все-таки десант! — говорили неистребленные оптимисты.

— Или всего лишь привезли хлеб, — размышляли не расстрелянные пессимисты.

— Так это уже две большие разницы! — разводили руками самые рассудительные. — Хотя не помешает ни то ни другое.

На следующий день спозаранку и натощак Бунин побежал за газетой. Первый же встречный, тощий еврей с печальными огромными глазами, с опаской оглянувшись, прошамкал:

— Вы думаете, что это десант? Как бы не так! Это привезли военнопленных, которые, смешно сказать, пожелали вернуться в Россию…

Помолчал, с сожалением поглядев на транспорты, вздохнул:

— Бо́льших идиотов свет не видел. Из счастливой Франции вернуться под революционный трибунал? Таких фазанов надо показывать за деньги! — Он пожевал губами и закончил сентенцию: — Они здесь ждут сахар, а получат наоборот.

Бунин купил газету «Голос красногвардейца» и отправился домой на Княжескую. Расположившись в буфетной, начал читать. На первой странице было напечатано: «Пленные возвращаются в советскую Россию».