Леонид Дайнеко - Железные желуди

Так и возвратился Некрас в Свислочь ни с чем. Скрипя зубами, пожаловался отцу, князю Изяславу, что был бы уже Войшелк у него в руках, но Далибор ни-ни не поспособст­вовал этому, а наоборот - спутал коня, насильно усадил его, Некраса, за стол, долго и неискренне угощал и все твердил, что Новогородокской земле, чтобы сохранить себя в бурях быстролетного времени, надо быть верной Войшелку Миндовговичу, уповать на него.

- Дурень! - зло сплюнул Изяслав Свислочский.

Не так-то и просто было догадаться, кого он имел в виду. Но Некрас легко и беззаботно подумал, что речь, конечно же, идет о Далиборе.

А тот после отъезда младшего брата без промедления повел свою дружину в Новогородок, где, как ему донесли, вспыхнул мятеж во главе с братолюбом Алехной и Курилой Валуном, и с ходу навалился на мятежников. Полилась кровь. Гудело про­мерзшее железо мечей и щитов, когда княжеская дружина во­рвалась в посад. Бродяги и пьянчужки, примкнувшие к мятежу, сразу разбежались, позабивались кто куда - в ямы для зерна, в истопки, даже в собачьи будки. Их вытаскивали за ноги вязали. Курила же Валун с Алехной и преданными ему братолюбами разобрали несколько домов, перегородили бревенчатой стеной улицу и отбивались почти два дня с упорством отчаянья. Дали­бора особенно поразила ярость его недавнего слуги и телохра­нителя. Несколько раз он высылал вперед самых голосистых своих дружинников, и те, прикрываясь щитами, кричали, что­бы Курила Валун положил свой меч к ногам князя: будет, мол, ему за это высокая милость и прощение. Никто не отвечал, лишь однажды сам Курила высунулся из-за оборонительной стены и гаркнул:

- Поди прочь, князь! И знай: невмоготу нам было тер­петь ваши с Войшелком проделки.

Но огонь и пороки-камнеметы, поставленные Далибором, взломали стену. Почти всех ее защитников, в том чис­ле Алехну, искрошили, как капусту. Остались в живых Ку­рила Валун, израненный, подпаленный огнем, да неболь­шая горстка его единомышленников. Связанного Курилу подвели к князю.

- Ну что, хорошо гульнул? - сурово щурясь, спросил Да­либор.

- Славно, - ответил Курила Валун. - Да, видать, в последний раз.

- Неблагодарный пес! - вызверился Далибор.

- Псом никогда не был, даже твоим, - с достоинством возразил Курила,...

- Пролил кровь моих людей? Прольешь за это и свою, - успокаиваясь, проговорил Далибор и приказал: - Лишить его десницы, в которой он меч на князя поднял.

Куриле отсекли правую руку и отпустили: иди куда хочешь. Побелевший богатырь, обмотав культю чистой холстиной, по­дался на подворье золотаря Ивана, нашел там Лукерью, сказал, заметно волнуясь, неотрывно глядя ей в лицо:

- Полюбишь ли меня такого? Я и одной рукой смогу хлеб добывать и женушку крепко обнимать-миловать. Од­нако все в твоей воле.

- Ой, Курилушка! Ой, родненький! - запричитала Луке­рья. - И кто ж это тебя обкорнал, как придорожную березу?

Она прижалась к нему, стала целовать в губы, в щеки, осторожно подула на его изувеченную руку: хоть как-то облегчить, приунять боль. Курила с радостным свечением в глазах опустился перед Лукерьей на колени, и, может, впервые в жизни скатилась у него по щеке слеза. Ледяное солнце светило им из-за туч, кружил в темном небе и мед­ленно ложился на притихший Новогородок снег.

Далибор с воеводой Хвалом, установив мир и порядок во всем посаде, зашли в кузенку к Бессмертному Кондрату. Старец с Гришкой поклонились нежданным гостям и за­стыли как вкопанные там, где стояли.

- Железные желуди льешь-куешь? - почтительно спро­сил Далибор у старика.

- Кую, - был ответ.

- Куй, ибо в них сокровенная сила нашей земли. Я и сам все­гда ношу твой желудь, - прочувствованно сказал князь и, огля­девшись, спросил: - Может, тебе чего не хватает? Хлеба, мяса. Может, угля не нажгли? Я прикажу, и все у тебя будет.

- Слава Богу, все у меня есть, - ответствовал Кондрат, потом осуждающе посмотрел на князя, и седые брови его взметнулись ввысь, как две бабочки. - Пошто безрукую си­лу на нашей земле плодишь? Пошто лишил десницы Кури­лу Валуна?

- Курила - безбожный тать, - ответил Далибор. - Он по­бил, лишил жизни лучших людей князя Войшелка.

- Этой самой руки однажды тебе не хватит, - проговорил Бессмертный Кондрат, склоняясь над своим шпараком.

VIII

В лето 1260-го года от рождества Христова братья-рыцари реши­ли окончательно расправиться с непокорной Жемайтией, кровью туземцев залить пожар восстания, бушевавший там уже несколько лет. Жемайтийцы в расчете на поддержку Миндовга выбивали рыцарские гарнизоны из городов и замков. Каждый рыцарский замок был для них "гнездом ворона" и стирался с лица земли. На глазах Орден терял все завоеванное. То, что добыто одним махом, шло прахом. Мириться с таким положением вещей рыцари, разумеется, не хотели. Надо было высоко вознести знамя тевтонов: золотой иерусалимский крест на фоне креста черного. Золотой крест был сладким напоминанием о победоносных бит­вах с сарацинами в Палестине и Сирии. Обжив побережье балтийского (Варяжского) моря, тевтоны хранили в памяти Восток - колыбель своей боевой юности - и все замки в Пруссии и Ливонии украшали арабским орнаментом, отда­вили предпочтение низким по-арабски порталам. Это назы­ваюсь "тоской по Востоку". Под шум холодных лесов, под шорох песка в поливаемых непрестанным дождем дюнах рыцари мечтали о черноглазых смуглых красавицах, о сер­ных банях и серебряных чашах с вином, о турнирах. Земля, из края в край залитая щедрым солнечным светом, грези­лась им в снах. Это был если не рай, то некая юдоль в не­скольких шагах от рая. А проснувшись, тевтоны видели во­круг непокорный светлоглазый и светловолосый народ, вскакивали в седло - и снова в битву, продолжавшуюся, ес­ли вести счет от первых стычек, уже не одно десятилетие. Когда же наступит конец этой обессиливающей битве? Ко­гда можно будет вложить меч в ножны и, надев на голову венок из душистых здешних цветов, послушать звонкого­лосых вагантов, поющих не о войне, а о любви? Рыцари решили нанести последний и теперь уже сокрушительный удар. Готовя его, они построили на Немане крепость Георгенбург, чтобы отсечь Жемайтию и Пруссию от Литвы. Тем временем взбунтовались курши. Посланный против них рыцарский отряд был разбит. Это послужило сигналом для земгалов: их старейшина Шабис с ожесточением стал гро­мить рыцарские замки, вешать комтуров. "Хватит!" - как выдох из одной груди, как стон самой Девы Марии, про­неслось среди ливонцев и тевтонов. Они съехались в Ке­нигсберге и постановили: безотлагательно трубить поход. Ливонских рыцарей вел магистр Бургхард фон Гарнгузен, прусских крестоносцев - орденский маршал Генрих Ботель, отряд датчан из Ревеля - герцог Карл. Это было ядро вой­ска, сорвавшаяся с места скала, которая с грозовым гулом катилась по склону горы. Как налипает снег на камень, на­ращивая его массу, так обрастало рыцарское войско много­численными отрядами крещеных ливов, эстов и куршей. Огромная сила пришла в движение, ничто уже не могло спасти Жемайтию. Даже если бы все ее мужчины, от пла­чущих в колыбелях младенцев до слепых дедов, взяли в ру­ки оружие, ее все равно растоптал бы железный башмак.