Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Правильно, правильно! — закричали делегаты. Недавние крепостные, они впервые в жизни слушали отчет своего бывшего господина.

— На Чрезвычайную сессию хошунного хурала прибыло двадцать делегатов. Мандаты, удостоверяющие их избрание сомонными хуралами, у всех оказались в порядке. В составе делегатов: аратов восемнадцать, тайджи два; из них: мужчин восемнадцать, женщин две. В том числе членов Народной партии четыре, членов ревсомола шесть, беспартийных десять; грамотных пять, из них один, кромо родного, владеет маньчжурским языком и один китайским. — четко доложил секретарь. Потом он зачитал положение о порядке проведения заседания.

— Начнем. — объявил председатель.

Лха-бээл важно разложил перед собой толстенную кипу бумаг, неторопливо достал из пестро расшитого цветным шелком футляра большие очки, надел их и начал читать громко и монотонно. Он читал по бумажке, время от времени многозначительно поглядывая на делегатов. Делегаты слушали сосредоточенно, стараясь понять замысловатую, украшенную всеми перлами канцелярского красноречия словесную вязь докладчика.

Князь начал чуть ли не с сотворения мира. В обширнейшем введении он сделал обзор всей истории монгольского народа начиная со времен Чингисхана. Немало времени он уделил эпохе маньчжурского господства и кратковременному периоду автономии Монголии.

Докладчик утомил делегатов, все устали слушать. Чтобы справиться с дремотой, закурили трубки. Лха-бээл все читал и читал, едва ли сам понимая, что читает. Когда он добрался до года Белой курицы, он уже с трудом произносил слова от усталости. Батбаяр предложил устроить перерыв.

— Правильно! Пора передохнуть, — обрадовались делегаты и заспешили к выходу.

Во время перерыва Батбаяр осторожно спросил у Лха-бээл а, когда же он будет говорить о работе хошунного управления.

— Скоро, скоро, — успокоил его Лха-бээл, язвительно улыбнувшись. — Я посчитал необходимым рассказать делегатам кое-что о славном прошлом нашего народа. Не зная настоящего, нельзя представить себе будущее, а не зная прошлого, не поймешь настоящего.

После перерыва он принялся очень подробно рассказывать, как после изгнания гаминов и унгерновцев в стране была установлена народная власть. Он с пафосом говорил о страданиях народа, не менее страшных, чем во время бедствий от пожара и наводнения. Потом стал рассказывать то, что давно было всем известно: как по желанию верующих на ханский престол был возведен богдо-хан, как был заключен с ним договор об ограничении его власти и уважении свободы народа и демократического режима.

Тансаг уже давно перестала понимать, что говорил Лха-бээл, она лишь внимательно следила за выражением лица Батбаяра, который сидел неподвижно, о чем-то глубоко задумавшись. Приветливое, доброе выражение давно исчезло с его лица, оно стало суровым. Миндалевидиые глаза старика были полузакрыты, седые усы сердито топорщились. Старик, точно в полусне, недовольно шевелил губами, отчего его белая борода тоже шевелилась.

"И Батбаяр-авгай, должно быть, недоволен докладом", — подумала Тансаг. Она медленно обвела взглядом всю юрту. Делегаты словно заснули: они сидели, опустив головы. А две девушки, прислонившись к стене за спинами сидящих впереди, и в самом доле задремали, Наконец докладчик добрался до хошуна. Делегаты сразу оживились, какой-то ревсомолец бесцеремонно растолкал спящих девушек. Но докладчик стал сыпать цифрами: он привел данные о размерах территории хошуна, протяженности его границ, о количестве дворов и скота в хошуне, о числе мужчин и женщин, мирян и монахов, аратов и тайджи. Он сообщал, какие суммы налогов взимались о аратов в прошлые годы и сколько из них расходовалось на содержание управления, сколько поступило и канцелярию прошений и жалоб, сколько дел решено и сколько ждет решения в вышестоящих инстанциях. И самом конце доклада правитель хошуна счел нужным подробно охарактеризовать каждого из служащих хошунного управления, на все лады расхваливая их как незаменимых, преданных делу работников.

Ширчин, стараясь вникнуть в суть, слушал, не шелохнувшись. У него ныло все тело.

Когда Лха-бээл кончил наконец читать своя отчет и, сняв очки, бережно вложил их в футляр, все с облегчением вздохнули.

Батбаяр предложил устроить перерыв на обед. Делегаты согласились. Секретарь зачитал протокол заседания, и все разошлись по юртам, где делегатов ждал обед.

— Какому-нибудь старому законнику такой доклад пришелся бы по душе: в нем между словами и травнику не просунешь, так плотно они подогнаны друг к другу, — говорил Лузан Ширчину. — Но нам надо заглянуть поглубже и рассмотреть, что скрывается за этим многословием. Давай поедим и пойдем к Батбаяр-гуаю посоветуемся.

На вечернем заседании делегаты начали задавать вопросы. Спрашивали сначала робко, но потом разошлись и вопросы посыпались один за другим. Лха-бээла пот прошиб.

— Нойон долго говорил о своем уважении к демократии, а почему он не далее как в прошлом году заставил аратов платить фирме проценты за долги? Откуда взялись эти долги? А вот откуда. Нойон еще при маньчжурах занимал в Пекине деньги, чтобы купить себе звание бээла. Почему же народ должен расплачиваться за его чины? — говорил тайджи Насанцокто.

Недаром состоятельные тайджи всегда недолюбливали этого голяка! Они еще совсем недавно ехидно посмеивались над старичком, называя его учеником дзанги Чулуна. Кто-то в насмешку предложил ему вместе с джинсом и косу снять.

— А что, и сниму! Почему, спрашивается, я обязан носить этот позорный знак маньчжурского рабства? — сердито огрызался старик и одним из первых в хошуне отрезал косу.

После Насанцокто к нойону обратилась Цэцэнбилигт:

— Известно ли правителю, что Лодой-бээс купил начальника судебного отдела хошунного управления Балбара? — допрашивала девушка, негодующе сверкая черными, как ночь, глазами.

Наконец осмелилась и Тансаг:

— Прошлой весной купец-китаец именем начальника хошунного управления требовал у аратов коней для своих поездок. Лошадь старой Цэгмэд, Восточной бабушки, сбросила купца, и у него сломалось седло. Вы приказали взыскать со старухи за сломанное седло тридцать лан серебром. А вот тут говорят, что за убийство Чулуна с Лодоя взыскали всего двадцать один лан. Что же, выходит, жизнь человека дешевле седла торговца?

— В хошунном монастыре тьма-тьмущая лам, которые носят дамскую рясу только для видимости. Ведут они жизнь совсем не монашескую: торгуют, пьянствуют, развратничают. Как смотрит нойон на подобные явления? В какую графу они у вас в докладе попали? В графу лам или мирян? — спрашивал нойона другой делегат.

Вопросы все сыпались и сыпались.