Бямбын Ринчен - Заря над степью

Вы, вероятно, знаете, что в нынешнем году в день полнолуния последнего весеннего месяца на приеме у высочайшего богдо был отравлен премьер Дзасагту-хан. Бедняга оказался не угоден, так как не содействовал реакционной политике Коростовца и с симпатией относился к Китаю. Богдо-хан не мог заставить его действовать иначе и под нажимом Коростовца вынужден был его убрать, вложив в руки матери-дагини сосуд с ядом. Я доверяю вам все эти тайны, надеясь, что все это не выйдет наружу, иначе нам несдобровать. Будьте, пожалуйста, чрезвычайно осторожны.

Богдо-хан считает себя воплощением божества и убежден в чудодейственной силе заклинаний. И вот, не в силах больше выносить двойной нажим — русского белого царя и Юань Ши-кая, он повелел монахам ургинского монастыря Дзун-хурэна поймать и уничтожить душу правителя Китая. Семь дней и ночей совершали монахи обряд пленения души Юань Ши-кая, и каждый день хан посылал справиться, есть ли знаки того, что душа поймана. Наконец, чтобы успокоить его, монахи вынуждены были ответить, что их усилия увенчались успехом. Говорят, что под давлением свыше заклинатели вынуждены были послать ложное сообщение, будто бы заметили признаки укрощения силы правителя.

Десять тысяч правд заложено во французской мудрости: чем ближе к храму, тем дальше от бога. Мне, нижайшему, после того как стал я вхож к приближенным богдо, своими глазами довелось убедиться, насколько все они косны, отсталы. И больше не верю я в мудрость, исключительность и святость богдо-хана. Я читал Конфуция и потому не верю, что совершение обряда уничтожения души Юань Ши-кая, обряда, который порожден примитивными взглядами средних веков, может принести какую-то пользу.

Если говорить откровенно, должен сообщить вам, что появляется другая сила, которая подавит жестокого русского царя и коварного Юань Ши-кая. В год Синей мыши [141] Год Синей мыши — 1905 год. в России поднялась революция, которая должна была смести русского царя, но ее подавили. Тем не менее ходят слухи, будто бы революционная партия в России укрепила свои позиции, и похоже, что дли царского правительства сочтены. На юге активно распространяет революционные идеи Сун Ят-сен. Призыв уничтожить неограниченную власть монархов не подходит монголам, свято почитающим своего богдо, однако, если в России и Китае народ уберет реакционные правительства, нам, монголам, это будет только на пользу. В истории Древнего Китая много примеров того, как простой народ восставал против жестокости несправедливых правителей и свергал их. В мире немало таких примеров: в XIX веке на Западе, во Франции, произошла великая революция. Видно, на севере и на юге от нас тоже произойдет революция. Нам она принесет много хорошего. Чтобы не оказаться к тому времени в руках приближенного русского царя жестокого Коростовца, думаю вернуться на родину — в хошун харачинов. Поселюсь в своей рабочей юрте в айле у Красной скалы, там я буду в безопасности. Оттуда ему меня не вытащить. Приезжайте и вы к нам в хошун, чтобы не колоть глаза и не быть мясом, застрявшим в зубах у чиновников русского царя и китайского правителя. Будете сеять знания среди монгольских детей, нашей смены.

На это Насанбат тихо ответил:

— Уважаемый гун, я услышал прекрасные прочувственные слова, просветившие мой разум. Мне лестно ваше приглашение, радостна была бы работа на ниве просвещения и воспитания будущего поколения. Но я, маленький человек, не могу быть вдалеке от родины, от земли, где я родился. Мне, в юности принесенному в жертву и изгнанному из своей страны, много лет пришлось скитаться на чужбине.

Хайсан улыбнулся.

— Вы правы. Я понимаю ваши чувства. И все же, если когда-нибудь вы вспомните о моем приглашении и пожалуете к нам в хошун харачинов и захотите нести знания нашим детям, младшим братьям, прошу вас помнить о том, что мой дом у Красной скалы — ваш дом, а мои маленькая литография к вашим услугам.

Насанбат поблагодарил и собрался было встать.

— Ну а если придется поехать в Китай, уважаемый гун, не окажусь ли я в вашем хошуне в лапах китайцев?

— Если здесь вы — презираемый человек в светлых глазах царских чиновников и в черных глазах китайских чиновников, то у нас в хошуно харачинов такого нет. Знаете, говорят, маленький камень приводит в движение лавину. И в маленьком хошуне можно быть полезным большой страее.

И Хайсан, выражая свое расположение к гостю, проводил его до самых дверей.

После освобождения Улясутая из руках маньчжуров оставался еще только город Кобдо.

Монгольскую канцелярию, своего рода департамент земледелия, возглавлял гул Максарджаб, в его ведении было и пополнение лошадьми маньчжурских кавалерийских частей, расквартированных в Кобдо.

Получив из Урги сообщение о том, что власть перешла в руки монголов и что маньчжурские войска должеы быть выведены из Монголии, он тут же уведомил об этом маньчжурского амбаня, по тот заявил, что он не собирается подчиняться приказу никому не известного Ургинского правительства. Амбапь отправил во все соседние города — в Синьцзян, Урумчи, Гучен и Шара-Суме — гонцов с просьбой прислать ему оружие и подкрепление и стал выжидать. Посовещавшись с главами фирм "Да-шен-ху", "Аршанту" и других, он с их одобрения пока что решил укрепить торговую часть города. Во избежание каких-либо козней со стороны представителей Ургинского правительства он решил также арестовать главу вышеупомянутой монгольской канцелярии.

И было бы Максарджабу лихо, если бы на его счастье в конторе фирмы "Да-шен-ху" у него не оказался свой человек — писарь Номт, его старый приятель. Он-то и предупредил Максарджаба о замыслах амбаня. Узнав о грозящей ему опасности, Максарджаб, не медля ни минуты, помчался в Ургу. Он доложил новому правительству обо всем и пока что получил пост в министерстве внутренних дел.

Ургинское правительство надеялось освободить Кобдо, не прибегая к силе. С этой целью оно направило туда двух представителей: молодого торгута Тумэржа, только что получившего за преданность новому правительству звание гуна, и халхаского мэрэна [142] Мэрэн — офицер, командующий войсками хошуна. Лхагву, известного своим красноречием и находчивостью.

Послы немедля отправились в путь. С дороги они присылали краткие донесения. Последнее донесение было получено от них с почтово-ямской станции, находящейся возле самого Кобдо, а потом они как в воду канули.