Бямбын Ринчен - Заря над степью

В Урге недоумевали, что могло случиться с правительственными эмиссарами, а в столицу из Кобдо уже скакал гонец с донесением о зверском убийстве кобдоским амбанем ургинских послов.

Гонец мчался день и ночь без отдыха. Чтобы не отбить все внутри от такой бешеной скачки, он опоясал тело длинными хадаками.

На уртонах он отдыхал, только пока ему седлали свежую лошадь. За это время он успевал лишь проглотить кусок и летел дальше. Наконец он прискакал в Ургу.

Известие о бегстве Максарджаба встревожило кобдоского амбаня. Опасаясь неожиданного нападения монголов, он решил принять меры предосторожности: приказал углубить ров, окружавший стены так называемого Казенного города, отремонтировать крепость и усилить части, расквартированные в крепости. Во все стороны были высланы конные дозоры.

Маньчжурское командование было уверено, что плохо вооруженные монгольские войска не осмелится напасть на Казенный город, окруженный надежной крепостной стеной. Вдобавок амбань получил сообщение, что из Урумчи. Гучена и Шара-Суме обещают прислать помощь, и теперь он ждал прибытия подкреплений.

Кобдоский амбапь рассчитывал, получив подкрепление, подавить мятежных монголов, с которыми не сумели справиться ни улисутанский командующий, ни ургинский амбань. А тут вдруг прибыли послы Ургинского правительства и потребовали, чтобы его войска сложили оружие и удалились из страны. Проще говоря, его выгоняли вон!

Амбань пришел в ярость, особенно разозлило его бесстрашие и достоинство, с каким держали себя послы. Наместник приказал схватить их, бросить в тюрьму и заковать в цепи.

Послы пытались протестовать против такого произвола, ссылаясь на нормы международного права, на издавна установленную неприкосновенность дипломатических представителей. Это еще больше распалило амбаня, и он велел пытать арестованных.

Но послы держались стойко и бесстрашно.

— Надеюсь, вы довольны моим гостеприимством? — издевался амбань.

— Что ж, потешься! — спокойно заявили послы. — Но как бы ни хотелось тебе слова надеть ярмо на наш парод, поднявшийся на борьбу против иноземных угнетателей, прошло то время, когда все делалось по-твоему. Каменную глыбу яйцом не разобьешь. Ну могут ли бараны, загнанные тобой в этот глинобитный хлев, именуемый крепостью, победить льва? Нам не суждено увидеть, как монгольские воины разгромят твою разбойничью шайку и отомстят за нас, но мы уверены, что они окропят свои славные знамена вражеской кровью и пронесут на пиках головы наших палачей! Ты-то увидишь это зрелище!

Стойкость и дерзость послов окончательно взбесила амбаня, и он приказал бросить их живыми в котел с кипящим маслом.

Весть о варварской казни послов вызвала гнев всей Халхи.

К командующему войсками западного аймака из Урги был послан гонец с приказом о немедленной мобилизации войск и подготовке к походу на Кобдо.

Возглавить ату операцию по умиротворению западного края был назначен пользующийся большим влиянием на западе крупный духовный феодал Джалханз-хутухта Дам-динбазар. Он уже получил государственную печать и готовился в дорогу.

Гун Максарджаб и заместитель министра иностранных дел баргут [143] Баргуты — племя, входящее ныне в состав Внутренней Монголии. Дамдинсурэн, награжденный званием гуна за переход с аратами своего сомона в Монголию, были назначены командующими войсками; им было приказано штурмом взять Кобдо. Одновременно они получили полномочия по установлению порядка во всем западном крае. Гун Хай-сан, как специалист по маньчжурским делам, был назначен к ним советником.

Против кобдоского амбаня выступили не только правительственные войска, но и простой люд. Старый охотник Лубсан направился к большому кобдоскому озеру Хараус. Из охотников-соёнов он организовал в помощь монгольским частям отряд добровольцев в триста человек. Охотники-соёны — отличные стрелки, с одного выстрела без промаха попадают белке в глаз. Монголы избавили их от дани маньчжурскому наместнику. А у охотников такой уж обычай: сам погибай, а товарища выручай! Они выменяли у русских купцов на собольи меха свинец и порох, который среди охотников считался лучшим, и теперь горели желанием схватиться с общим врагом — маньчжурскими угнетателями.

Правда, отряд был вооружен оружием всех эпох — от старинных луков-самострелов и кремневок, оставшихся в наследство еще от отцов и дедов, до русских берданок, бог весть как попавших в Монголию.

И вот Дамдинсурэн и Максарджаб во главе отборных войск богдо-хана, среди которых находилась и сотня лучших солдат хужир-буланского гарнизона, на восьмой день новолуния в первый месяц лета выступили в поход. Этот день был назначен ургинскими астрологами как самый благоприятный.

В час Коня в военное министерство прибыл гонец. Он привез министрам указ богдо-хана, завернутый в желтый шелковый хадак. Оба гуна, получив указ, трижды поклонились и трижды три раза сотворили молитву. Потом им были переданы от имени хана меч и стрелы как символы власти, дающие право казнить и миловать пленных врагов.

Военный министр Далай-ван по старинному обычаю одарил отправляющихся в поход гунов хадаками и поднес им молочные кушанья.

Отряд тронулся в путь. На солдатах были новые синие дэлы из шелковистой далембы и шлемообразные шапки-тоби. В голове отряда колыхались разноцветные шелковые знамена, у каждого командира десятка на нике трепетал оранжево-красный флажок. У офицеров на шапках сверкали джинсы и отго, их дэлы были обшиты парчовой каймой.

Этот отряд должен был составить ядро той большой армии, которой предстояло идти на штурм Кобдо. И когда отряд проходил по улицам и площадям Урги, люди выбегали из юрт и дворов и кропили ему вслед молоком и кумысом в знак пожелания воинам победы над врагом и возвращения со славой.

Погода стояла теплая и ясная. Встречные невольно останавливались, любуясь отличной выправкой солдат. И солдатам было приятно, что люди встречают их с любовью и по древнему обычаю окропляют их путь молоком и кумысом. Ширчин попал в гвардию богдо-хана и теперь ехал в колонне, с гордостью поглядывая на своих товарищей, ладно одетых, прямо держащихся в седле.

Встречный ветер развевал новенькие знамена и флажки, донося с западных равнин аромат молодой зелени и полевых цветов. Приближаясь к уртону, отряд высылал вперед гонца, чтобы предупредить о своем прибытии. И уже до прихода отряда на станции стояли наготове проворные ездовые с лучшими конями, а в пропахшей аргалом юрте солдат и офицеров ждал горячий чай в деревянных кувшинах, пропитанных салом и маслом, отчего они походили на сандаловые.

В Улясутае к отряду присоединились части местного гарнизона. Им раздали оружие, отобранное у маньчжуров.