Бямбын Ринчен - Заря над степью

Огромной, как дворец, юрте по убранству далеко было до дворцов ванов и гунов. Все здесь было просто. По обе стороны почетного места — справа и слева на подставках красного сандалового дерева — маньчжурские, монголь-ские, китайские книги. Одни в переплетах. Другие без переплетов. В центре — Будда в серебряном обрамлении. Перед ним — сандаловый поставец для благовонных свечей. За ним — белое шелковое полотнище, на котором крупной монгольской вязью каллиграфически были выписаны слова: "дух" и "поступки". Однако, внимательно всмотревшись, можно было увидеть, что за каждым из них следовало продолжение. Все в целом составляло древнее изречение, гласившее: "Дух свой совершенствуй, поступки свои облагораживай"1. Рядом с этим были еще и другие изречения. По всему было заметно, что хозяин дома любит книги.

Справа и слева на возвышении, как полагается гостю и хозяину, расположились Хайсан и Насанбат. Насанбат служил в одном министерстве с Хайсаном, однако ему не доводилось еще побывать у Хайсана, и потому он с таким интересом рассматривал всю обстановку, особенно привлекало его внимание множество редких, уникальных книг. Хозяин говорил, прихлебывая ароматный чай.

— Мы из нашего XV шестидесятилетия [138] Монголо-тибетское летосчисление состоит из циклов по 60 лет. Эта эра начинается с 1027 года. Таким образом, XV шестидесятилетие приходилось на 1867–1926 гг. перескочили сразу в XX век. За время маньчжуро-китайского гнета отсталость наша стала беспредельной. Самое важное теперь заключается вот в чем: нужно сделать так, чтобы поднялась и возродилась Монголия, чтобы могли мы идти в ногу с другими народами мира. Если не бороться за это, монголы никогда не станут людьми, они останутся темными, как быки. Это понимает каждый образованный человек в нашей стране. Пробил час, пришло время позаботиться о просвещении своего народа. Вот и я, ничтожный человек, будучи в Кяхте на постоялом дворе, стал думать о том, чтобы издать у нас классический словарь. Теперь вижу, что я был наивен. Совсем недавно я это понял. Видно, не пришло еще время рассвета. — Старик вздохнул.

Насанбат хотел показать Хайсану свой труд — книгу, которую он писал несколько лет, используя последние китайские и японские сочинения, в этой книге он хотел поведать монголам о многообразий природы, дабы развенчать устаревшие ламаистские понятия. Он хотел бы напечатать свою книгу, по по словам старика выходило, что его старания напрасны. С грустью подумал Насанбат, что он не отважится показать свою книгу ученому Нофу [139] Нофу — так уважительно называли бурятского ученого Цэвээн Жамцарано (1880–1941). который в период правления богдо-хана и затем в первые годы Народной Монголии занимался делом народного просвещения в Монголии. , хотя и знал его. Он пришел просить содействия у Хайсана…

Хайсан снова отпил чай из фарфоровой пиалы.

— В нашей стране до сих пор нет министерства, которое занималось бы делами просвещения. С тех пор как установился новый порядок, все говорят: не хватает средств. Слишком много расходов. Скажем, министерство внутренних дел, где мы с вами служим, занято делами местных канцелярий, для решения школьной проблемы у них нет ни времени, ни средств. Министр лама Цэрэн-чимид даже не задумался ни разу о том, сколь важен для нас вопрос новой школы и книг. И министр, и высшие "ламы придерживаются старых взглядов, они не одобряют сочинений, написанных в западных странах, ибо они не соответствуют учению желтой религии. Приближенные лучезарного богдо-хана и ламы-министры, слуги теократической монархии не желают ничего принимать из новой культуры. Министр финансов Тушэт-хан говорит, что культура и школа его не касаются, самое главное — казна, доход государства. Министр юстиции Намсарай, казалось бы, должен быть озабочен изданием Кодекса, книг для общего образования, нет, и ему это безразлично. Если б он заинтересовался старыми сутрами, историческими хрониками, сводами документов, пригласил бы писарей, как ему советовали. Он собирался было что-то предпринять, но нет, снова все без движения. А военный министр Далай-ван, поскольку он интересуется только военной политикой, безусловно, сочтет, что ваша книга не имеет никакого отношения к военному делу. И только министр иностранных дел Хандчин-ван, поскольку он сам по-настоящему образованный человек, обратился к Нофу и поручил ему заняться школьным делом при министерстве иностранных дел. Таким образом, в Монголии богдо-хана народное просвещение находится в ведении министерства иностранных дел. Смешно и вместе с тем достойно сожаления. В то время как всем остальным министрам никакого дела нет до этого, министр иностранных дел вкладывает в народное просвещение все свое сердце, но он одинок в своем начинании, как сиротливый кустик, пробившийся в скале между зажавшими его камнями.

Насанбат, сложив перед собой руки — ладонь в ладонь, — слушал Хайсана. Он был прав, этот мудрый человек, постигший Конфуция, древнюю культуру Азии, знакомый по китайским книгам с культурой Европы и ставший одним из немногих, кто проник в сферу восточной и западной цивилизации. Он очень верно сказал, что не миновала еще ночь беспросветной отсталости, не занялся еще рассвет. Насанбат посмотрел на надпись, выведенную по шелку, и сказал себе: нет у меня иного пути, как подчинить свою жизнь этому девизу — "Дух свой совершенствуй…".

Хайсан тем временем продолжал:

— Когда был издан первый указ богдо-гэгэна после его возведения и мне, ничтожнейшему, за заслуги перед новым государством было пожаловано звание гуна и назначение на высшую должность в министерство внутренних дел, я надеялся увидеть напечатанным в Монголии словарь. Как видите, и степень и должность оказались бессильны. Финский монголовед Рамстед, ученый-поляк Котвич рассказали мне доверительно, что меня ненавидит свирепый консул Коростовец, поборник политики силы русского царя. Он ненавидит меня за то, что я, человек из Внутренней Монголии, предан народной культуре, за то, что я люблю свой народ, за то, что труд мой и сердце отданы народной культуре. Ему не угодно издание словаря. Так и с вашей книгой будет, коль скоро она создана на благо нашего народа. И пока действует тайная политика реакционера Коростовца, пока сильны его идеи, наш просвещенный министр Хандчин-ван, в ведении которого находится школьное дело, не в силах что-либо сделать. Реакционные правители великой державы не думают о нуждах бедной Монголии, поистине верна пословица: козлу неведомы мучения козленка. Посудите сами: когда воздвигали храм Авалокитешвары у Гандана как памятник отделения Монголии от Китая и завоевания независимости, реакционному чиновнику русского царя Коростовцу и коварному правителю Китая Юань Ши-каю передали, что тысячеглазый Джанрайсэс в восемьдесят локтей в высоту воздвигается якобы для того, чтобы исцелить глаза богдо-хана, ибо ни русский царь, ни китайский президент Юань Ши-кай не одобрили бы памятник независимости Монголии. А ведь смысл этого памятника совсем иной: "Пусть тысяча глаз, как тысячеглазый Авалокитешвара, берегут независимость Монголии! Пусть вознесется слава независимой Монголии, как вознесено на восемьдесят локтей ввысь священное изваяние!" Когда верующий человек, подъезжая к столице, видит, как величественно возвышается храм тысячеглазого Авалокитешвары, он невольно восклицает: пусть на всей земле отовсюду будет видно, что есть монгольское государство! Когда освящали храм, просвещенный министр Хандчин-ван изрек, что это — памятник независимости, обретенной в кровопролитной борьбе.