Бямбын Ринчен - Заря над степью

Бавуджаб говорил спокойно, но это ледяное спокойствие было для маньчжурских чиновников страшнее проклятий. Они уже поняли: живыми им отсюда не уйти. Страх до такой степени парализовал их, что они не могли сдвинуться с места.

Командир десятка весело подмигнул солдатам, и те поволокли маньчжуров, как сарычи — пищух.

— Возьми бумагу, кисточку и записывай все от слова до слова, — приказал Бавуджаб писарю и приступил к допросу.

После допроса Бавуджаб распорядился серебро, присланное маньчжурским командующим, раздать солдатам в счет жалованья. "А то что-то из Урги задерживают присылку денег", — усмехнулся он.

В живых суждено было остаться молодому китайцу. Бавуджаб решил через него передать ответ. Письмо маньчжурскому командующему он продиктовал Сайнбилэгу в тот же вечер.

"К вам обращается с письмом, — диктовал он, — невежественный солдат Бавуджаб. Я получил Ваше письмо, которое должно было меня вразумить, высокочтимый полководец великого государства. За письмо и подарок благодарю. Однако я, должно быть, от рождения глуп и дик и потому предпочитаю оставаться честным и преданным Родине воином. Поэтому я и слов не могу подобрать для Вас приятных. Давайте лучше встретимся перед воинским строем и в поединке испытаем свою силу и крепость оружия. Жду этой встречи с нетерпением. В степи редко найдешь хорошую вещь, поэтому посылаю Вам пару ушей, которые любили подслушивать. Прошу принять мой скромный дар с подобающей случаю улыбкой.

Бавуджаб"

Наутро китайский чиновник с ушами своего недавнего спутника в качестве приложения к письму Бавуджаба был проведен через заставы и отпущен.

А через несколько дней Сайнбилэг повез в Ургу письмо Бавуджаба военному министру с требованием прислать боеприпасов и оружия. Казнь маньчжурского чиновника и письмо Бавуджаба командующему маньчжурскими войсками казались Сайнбилэгу из ряда вон выходящими событиями, и перед отъездом в Ургу он снял копию с письма. В Урге Сайнбилэг получил назначение на другую заставу. Он никак не мог предполагать, что больше не встретится со своим справедливым и храбрым командиром, и уж совсем не представлял себе, чтобы этот доблестный воин мог покинуть армию и уйти в изгнание.

Не успел в крепости поднять руки последний маньчжурский солдат, не успел он бросить свое ружье и шашку в груду трофейных штыков, шашек, мечей, знамен и ружей, как Максарджабу и Дамдинсурэну доложили, что в городе начался повальный грабеж.

Торговая слобода в основном состояла на бесчисленных лавок и лавочек, здесь же располагалось несколько богатых торговых фирм. В крепости находилось казначейство, военный арсенал и продовольственные склады. Тут же жили и все маньчжурские чиновники. За время своего хозяйничания в Монголии они успели награбить немало за счет незаконных обложении, взяток, присвоения казенных денег. При виде всего этого добра у солдат разгорелись глаза.

Командиры десятков, сотен и полусотен, участвовавших в боях за Кобдо, должны были подчиняться единому командованию. Армия походила на тысячехвостую, но одноглавую змею. После захвата крепости дисциплина упала, теперь армия стала походить на однохвостую, но тысячеглавую змею. Первыми вышли из подчинения командованию отряды харачинов и чахаров. Среди них было немало таких молодцов, которые и прежде "баловались" на караванных путях Великой Гоби, грабя китайских купцов. Они и в монгольскую армию вступили в надежде на богатую добычу.

Встревоженное командование решило принять меры к прекращению грабежей. Выполнение этой нелегкой задачи было возложено на самый дисциплинированный хужир-буланский отряд. Но когда хужир-буланцы попытались отобрать у солдат награбленное, некоторые хорошо вооруженные части оказали сопротивление. Они наотрез отказались вернуть деньги, шелка и меха, которые они уже успели поделить между собой.

— Мы не для того покинули родные кочевья и подставляли головы под пули, чтобы вернуться домой с пустыми руками. Ну-ка, попробуйте отобрать у нас добычу! Силенок не хватит! А добром мы ничего не отдадим. Ради чего мы проливали кровь?

Что тут могла поделать полусотня хужир-буланских бойцов?

Конечно, добыча досталась не всем. Из трех тысяч бойцов лишь самым отчаянным головорезам достались богатые трофеи. А те, что оказались обойденными, ворчали, что воевали-де все одинаково, смерть подстерегала одинаково всех, а добычу захватили то, кто оказался понаглей. "Вот и выходит, что все осталось по-старому. Раньше казну грабили нойоны да чиновники, а теперь все добро, добытое в бою, захватили чахарские удальцы!"

— Но ведь и Дамдинсурэн и Максарджаб тоже остались ни с чем! — возражал Ширчин своему приятелю, старому солдату, который брюзжал по поводу мародерства харачинов и чахаров.

— Вот и я говорю, видно, мир уж так устроен. Хоть наши командиры и носят на шапках хрустальные шарики, но оба они из простых людей. Они по-настоящему заботятся о благе государства и воюют, не щадя своей жизни. Но вот увидишь — знать скоро забудет их подвиги. А уж о нас-то, солдатах, и подавно!

Стоявший рядом рослый солдат Ендом усмехнулся. Он немало повидал на своем веку, исколесил всю Монголию, не раз побывал он и за Великой Китайской стеной. Обычно он молчал, но тут не утерпел:

— Что ты, старина! Солдат не забудут. Когда понадобится поймать змею чужими руками, и о нас вспомнят.

После освобождения Кобдо Ширчин еще долго не покидал седла, отряд Максарджаба водворял порядок в западном крае. Этому отряду пришлось выдержать стычки и с казахскими басмачами, не дававшими покоя алтайским урянхайцам. Отряд преследовал их по пятам и в конце концов разгромил шайку на реке Цахир. Восемьдесят бандитов были убиты, десятка два убежало в Синьцзян, а троих, захваченных в плен, принесли в жертву главному знамени отряда.

Только здесь, в непрерывных боях и стычках с бандами, в полной мере понял Ширчин, как полезна оказалась хужир-буланская военная подготовка. Все пошло ему на пользу — и учебные стрельбы, и рубка лозы, и штыковой бой. Он не раз с благодарностью вспоминал строгого и требовательного инструктора Васильева, который часто повторял знаменитое изречение: "Тяжело в ученье — легко в бою".

Ширчин еще долго колесил с отрядом Максарджаба по западному краю в погоне за бандитскими шайками. Только весной следующего года, когда и здесь наконец-то стало спокойно, он вместе с хужир-буланским отрядом во главе с Максарджабом вернулся в Ургу.

Максарджаб тепло простился с солдатами — ведь немало вместе пройдено и пережито, — поблагодарил их за честную службу и предупредил, чтобы они держали порох сухим: не раз еще придется, может быть, браться за оружие и защищать родину от врагов.