Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

– Алиса, иди помедленней.

Она останавливается и насмешливо оборачивается ко мне:

– Какие нежности, доктор Барри! Слишком много разъезжаете в каретах в компании утонченных дам. Вам теперь не к лицу бродить по полям с судомойкой.

Я беру ее за руку, и мы продолжаем быстро идти вперед.

– Я не вижу здесь судомойки. Только знаменитую миссис Джонс.

Алиса обдумывает свое повышение с сомнением, позволяющим предположить, что скромность вовсе ей не чужда. Но в конце концов удовлетворенно улыбается.

– Как ты думаешь, Джеймс, я стану когда-нибудь по-настоящему знаменитой?

– У меня нет ни малейших сомнений на этот счет.

– Я каждый вечер молюсь об успехе.

Теперь моя очередь улыбаться. Бедное божество, осаждаемое просьбами о деньгах и богатстве в царстве мира сего. Алисе неведомы религиозные сомнения. Религия – часть декораций, на фоне которых она играет нескончаемое представление. Она принимает Господа так же легко и естественно, как своих похотливых ухажеров – этих назойливых художников, стремящихся запечатлеть каждый изгиб ее тела – и как своих вздорных, жадных нанимателей.

Алиса познакомилась с Люси – внушительной Гекубой, – когда та играла фривольную даму в одной из фарсовых комедий Фаркара [29] Фаркар Джордж (1678–1707) – крупный английский комедиограф, последователь «комедии Реставрации». . Пантомима Люси с ухажером и метлой закончилась бурей аплодисментов и полным крахом ее корсажа, что было воспринято публикой как часть рискованного сюжета. Алисе пришлось срочно спасать положение, и она ухитрилась надежно вшить актрису обратно в костюм почти в полной темноте, царящей за кулисами, и при этом не исколоть ей соски. Соски были огромные, темно-коричневые – в то время Гекуба кормила своего шестого младенца. В награду Алиса получила поцелуй и дружбу актрисы. Семья Люси всегда зарабатывала свой хлеб в театре в качестве актеров, рисовальщиков декораций, суфлеров, рабочих сцены. Ни один из них не прославился. Это основательные, простые люди, привыкшие к тяжелой работе, бедности, постоянным странствиям (чаще всего пешком), капризной публике; к вечной голгофе своей нелегкой профессии. Люси – некогда восхитительная Джульетта – теперь, раздавшись от постоянных беременностей, вступила в осеннюю пору соответствующих ролей: матери Гамлета, одной или всех трех ведьм, разнообразных сводней в пьесах семнадцатого века. Она взяла Алису под свое крыло.

В какой-то мере ее защита отпугивала хищников, всегда кружащих неподалеку и высматривающих свежую добычу. Старый художник считал, что Алиса уезжала на два месяца в Шиптон ухаживать за больной матерью – так она объяснила свое отсутствие; на самом же деле она играла Катарину в «Укрощении строптивой» в Винчестере и Фарингдоне. Пока она рассказывает об этом, я понимаю истинное значение сцены на кухне с Рупертом. Именно роль Кэт, сыгранная перед садистическим Петруччо со зловонным дыханием, который хотел бы довести сцену до логического завершения и даже принялся за дело перед публикой, заставила Ричардсона взять ее в труппу. Алиса проявила осмотрительность. Она не оставила прежнюю работу, пока не убедилась, что ей обеспечен доход хотя бы на лето. У Ричардсона были на нее планы. Но она еще только училась своему ремеслу.

Как-то вечером в Винчестере один хорошо откормленный и, как выяснилось, хорошо подвыпивший кавалер проследовал за ними к дому, где они снимали комнаты, и добился, чтобы его впустили, называя себя Петруччо. Неодетая Алиса оказалась наедине с решительно настроенным джентльменом, а Люси тем временем находилась по соседству в домике кормилицы, где питала щедрой грудью очередного младенца. Джентльмен, разгоряченный немалой порцией доброго вина, стремился сравняться степенью обнаженности с миссис Джонс, так что поспешно освободился от всех своих одежд, выкрикивая: «Катарина! Это – наша брачная ночь!»

– Ну, это был не первый милорд, которого мне довелось увидеть без подштанников, – после всех лестниц и темных коридоров в Шиптоне. Мужчины всегда думают, что сила их желаний должна впечатлять женщину. И что сила – лучший способ убеждения. Но никому ведь не нравится, когда над ним пускают слюни, верно? Он торжественно клялся, что если я не сдамся на его уговоры, то его роковая гибель неизбежна. Какая чушь. Мужчина не умирает от того, что женщина говорит «нет». И он был слишком пьян, чтоб ему можно было сказать что-нибудь другое.

Алиса решительно сказала «нет» при помощи неостывшей кочерги. Хотел бы я знать, всегда ли она говорит «нет». Есть лишь один пункт, в котором миссис Джонс обнаруживает стальной каркас под своей веселой покладистостью. Деньги. В торге она хитра, несокрушима и безжалостна. Мистер Ричардсон уже обнаружил, что выплачивает существенные суммы в счет будущих представлений. Но Алиса не боится работы. Я тронут тем, как старательно она учит свои первые роли. Она стоит у ствола ивы и превращается из одной женщины в другую перед моими восторженными глазами. Ее девиз – естественность. Ее жесты и позы плавны и непринужденны. Речь льется с легкостью, и каждое слово звенит, будто хрустальный бокал, – кажется, что все это произносится впервые.

Но Алисе никогда не стать великой трагической актрисой. Она никогда не сможет изобразить ужас, безумие, самозабвенную страсть, отвращение, муку, боль потери. Все эти чувства чужды самой ее натуре. Алисин мир – комические разочарования, чудесные совпадения, непристойные песенки, тайные родимые пятна, выдающие все секреты, фарсовые разоблачения и танцы, танцы, танцы. Ее муза – Талия. Она вся – фантазия-сказка-пастораль, от тонких щиколоток до отточенной улыбки. Я внимательно смотрю, как она скользит впереди меня по берегу реки к маленькой бухточке, выложенной теплыми серыми камнями. Талия, муза комедии, от греческого глагола thallein – цвести. Алиса зреет. Алиса цветет.

Колбаса, которую она взяла с собой, слишком солона, на мой вкус, и я подозреваю, что жесткий каравай хлеба кишит долгоносиками, хоть мне и не удалось установить это точно. Даже сыр выглядит засохшим и сомнительным. Я осознаю, как повлияло на меня мое скромное благосостояние – я привык к хорошей пище. Мы разуваемся и полощем ноги в воде. Она затевает водную битву, которая заканчивается тем, что нам приходится снять часть одежды – наши плащи сушатся на ивовых ветках, пустые рукава колышутся среди зелени, а мы лежим у реки. Мы дремлем в траве.

– Я не против актерской профессии, Алиса. Но разве тебя не раздражает, что на тебя все время пялятся, лапают? Ведь этого не избежать.

– Джеймс! А что, по-твоему, происходило в буфетной и в теплицах в Шиптоне? Не нужно быть актрисой, чтоб мужчины подкарауливали тебя за диванами, у гладильных катков, у изгородей. Я всегда была законной добычей. Но теперь, когда я зарабатываю деньги, я могу позволить себе сказать «нет». И я не такое крохотное существо, как ты. Меня голыми руками не возьмешь.