Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

Она замечает, что меня раздосадовало упоминание моей миниатюрности. Она на мгновенье задумывается.

– Хорошо, что ты метко стреляешь, Джеймс. У тебя есть собственные пистолеты? Ты по-прежнему тренируешься?

– М-м-м… Иногда. Когда в госпитале все спокойно, мы с Джобсоном ходим стрелять по мишеням.

– А потом надо возвращаться и отрезать ноги матросам?

– Не каждый день. И во всяком случае, не сейчас. Дэвид Эрскин выхлопотал мне бессрочный отпуск, чтоб я проводил Джеймса Барри в мир иной.

Наступает внезапное молчание. Алиса положила голову мне на колени, и теперь я чувствую, как напрягся ее затылок.

– Алиса, он просит, чтоб ты вернулась.

– Я не вернусь.

Несколько минут она не говорит ничего, потом меняет тему:

– Люси говорит, что я могу стать второй Пег Уоффингтон [30] Уоффингтон Пег (1714–1760) – актриса ирландского происхождения; начала свою карьеру в 10 лет в качестве уличной певицы, затем прославилась, играла в Лондоне, наделала много шуму, исполняя мужские роли. , если буду много работать, но никто не сравнится с миссис Джордан.

Алиса пустилась в повествование о своих честолюбивых планах и, не стыдясь, призналась, что ей удалось отложить кругленькую сумму. Она по-прежнему не упоминает о старом художнике и ни слова не говорит о мистере Бенджамине Роберте Хейдоне. Я вижу бледные силуэты коров в полях на том берегу реки – неподвижные, глядящие на нас. И над ними, как первый признак лета, видна вавилонская башня из мелких мошек. Алиса засыпает, ее лицо лежит на шали, но на щеке сквозь ткань отпечатываются камни. Я вижу единственную сережку, все ту же, из чистого золота, несомненно краденую. Она носит эту сережку с детства. Серьга делает ее похожей на беспутную цыганскую девчонку, подменыша. Алиса морщит нос, сгоняя муху, но не просыпается. Я отгоняю муху и размышляю об этой странной непреходящей любви. Я хочу, чтоб она всегда была со мной. Чтобы ничего не менялось.

Мы идем по меловой гряде. Еще пара миль на восток, и пейзаж меняется: теперь перед нами фруктовые сады и сушильни для хмеля. Мы держимся в лесной тени. Листва еще не слишком густа, и солнце пробивается сквозь нее, падая на буйную массу колокольчиков и окрашивая лесной ковер широкими полосами: бледно-голубыми и густо-синими с золотой каймой. Лесной ковер соткан из нетронутого синего потока, шуршащей голубой реки; мы бредем через нее, оставляя за собой след из смятых стеблей.

Алиса рассказывает мне про свою повседневную жизнь, про скупого и похотливого мистера Ричардсона, его жену – баптистку – миссис Ричардсон, которая собирает всю труппу на молитвы, восторженно призывая Господа увеличить сборы. Алиса изображает свои баталии с алчными квартирными хозяйками, которые дерут с них втридорога в Винчестере, рассказывает о щедрости плодовитой Гекубы и о ее смышленых детях, которые еще переиграют нас всех – «ты видел двоих в живых картинах, того, который чихнул, зовут Джейми», но она ни разу не упоминает Джеймса Барри или Бенджамина Роберта Хейдона. Миссис Джонс? Вы ищете Алису? Натурщицу Барри? Я вижу, вы знаете, кто она. Все художники знают миссис Джонс. Она довольно известная натурщица. Живописцы платят немалые деньги за ее услуги. Мне преподносят избранные стихотворения, но не полное собрание сочинений.

Мэри-Энн учила меня: никогда не задавай слишком много прямых вопросов, если не хочешь услышать то, что тебе не понравится.

Я и не задаю.

Я также научился понимать, что сексуальные связи между людьми окутаны тайной. Они не имеют ничего общего с установленными обычаями и правилами. Они не подчиняются ни одному из существующих законов. Нам остается сохранять видимость приличий. Я врач. Я не верю в то, что венерическая болезнь или случайная беременность – наказание за грехи. Или свидетельство того, что мои несчастные пациенты попали под власть лукавого. Просто им очень не повезло. Но мои суждения необычны и независимы. Я вижу красноречивые нарывы, кровь в моче, округлившийся живот. Но я не выношу суждений. У меня больница, а не зал суда. Их нравственность – не мое дело.

Я никогда не стану судить Алису Джонс.

– Нам пора.

Ее глаза затуманились от огорчения. Такова моя сегодняшняя награда. Но я хочу большего. Мы все всегда хотим большего. Я не готов откусить мякоть этого дня и отшвырнуть прочь огрызок. Я хочу, чтобы это мгновенье осталось на моей ладони вечно. Я хочу остановить время.

Я смотрю на Алису, которая жует горький и, возможно, ядовитый стебель колокольчика. И пытаюсь ухватить вечность.

– Алиса, ты выйдешь за меня замуж?

– Ты с ума сошел? – Она выдергивает руку из моей. Она кричит: – Выйти за тебя замуж?! Джеймс! Ты сдурел!

Я багровею. Я знаю, что на моем лице выступили разом все веснушки.

– Не стоит подвергать сомнению мое здравомыслие.

Она начинает смеяться. Я готов дать ей по шее.

– О господи, Джеймс, перестань строить из себя надутого дурака! Как ты можешь на мне жениться?

Я уверен, что она отказывает мне из-за моей сомнительной мужественности, и оттого принимаю неприступно-надменный вид. Но – mirabile dictu [31] Удивительное дело ( лат .). – Алисе это и в голову не приходит.

– Ты не можешь жениться на актрисе, Джеймс. Ты служишь в армии. Мне предложат ангажемент, я стану гастролировать. Может быть, даже попаду в Америки. И тебя могут послать куда-то на край света. Ты не можешь жениться на женщине, которая не собирается следовать за тобой повсюду.

Я разражаюсь слезами, всю мою надменность как ветром сдуло. Она обнимает меня и достает видавший виды носовой платок.

– Ох, Джеймс, пожалуйста, не плачь.

Мы падаем в колокольчики, земля оказывается совершенно мокрой. Алиса крепко прижимает меня к себе, потом яростно встряхивает.

– Ты не любишь меня, – ною я. – Ты обещала, что всегда будешь любить меня, а сама не любишь.

Алиса отвечает на это младенческое хныканье звонкой оплеухой, которая приходится на щеку, нос и левое ухо.

– Замолчи! И послушай меня.

Мое лицо горит от интимности ее прикосновения. Я перестаю всхлипывать и слушаю.

– Сможешь ли ты понять меня, Джеймс? Конечно, я люблю тебя. Люблю больше, чем собственную душу. Если бы я собиралась выходить замуж, то вышла бы только за тебя. Но я хочу жить свою жизнь. Я хочу того, чего в глубине души хочет каждая женщина. Денег и независимости. Я не хочу, чтобы мной помыкали, чтобы вытирали об меня ноги. У меня талант. Я заслуживаю успеха и добьюсь его. Понимаешь? Я хочу делать то, что мне нравится. Я не влюблена ни в кого из моих покровителей, как ты их называешь. Дело не в этом. Они мне нужны. Я им нравлюсь. Условия ясны. И если я перестану нравиться им – или перестану в них нуждаться, – мы разорвем контракт. Сейчас я угождаю себе, Джеймс. Я потратила достаточно времени, угождая другим. Я хочу свою жизнь. Для себя. И не хочу ни с кем ею делиться. Я никогда не выйду замуж. Ни за тебя, ни за любого другого мужчину.