Вальдемар Лысяк - Императорский покер

Он не уступал Ланну и Ожоре в отваге, зато намного лучше разбирался в лошадях и в костюмах. В качестве превосходного кавалериста (в его молодости было много возможностей для тренировок, когда Мюрат верхом удирал от выдвигавших различные претензии "невест") в Великой Армии он занял пост главнокомандующего кавалерии и с честью удержал его почти до конца эпохи Ампира. Почти что, поскольку перед самым концом изменил Наполеону и смылся, понятное дело — верхом.

Что же касается одежды и костюмов, то в течение всей жизни они были величайшим хобби Мюрата, это увлечение превосходило даже увлечение женщинами. Обозленный отсутствием фантазии у портных, он сам себе проектировал одежки, в среднем — раз в неделю. В них он смело соединял элементы французские, кавказские, турецкие, шотландские, польские, итальянские, испанские, скандинавские, индийские и южно-американские, африканские и взятые из шатров комедийных трупп, народные и дендистские — абсолютно всякие. Уверенный в собственной гениальности в данной сфере, он разработал подобные одежные коктейли и для своих штабных офицеров, те же подняли открытый бунт под лозунгом: "Долой ослиную ливрею!". Для Мюрата это был тяжелый удар.

Еще более тяжелый удар достиг его со стороны императора, на балу, где Мюрат появился в своем новом шедевре. В серьезных исторических монографиях пишут, что Наполеон выгнал Мюрата из зала, заявив, будто тот выглядит словно "циркач Франкони". Вполне возможно, что император так и сказал, но из того, что известно мне, Бонапарт сказал следующее.

— Вернись домой и переоденься в мундир, а то ты похож на цирковую обезьяну!

Обожающая всяческие костюмы и яркие цвета супруга Бонапарта, креолка Жозефина, считала, все же, иначе. Как-то раз Мюрат устроил завтрак для своих дружков-кавалеристов и после нескольких бутылках шампанского презентовал им со всей осторожностью бутылку креольского рома (акцент делался на слове креольский ), полученную от "красивейшей в Париже женщины, которая научила его, как готовить данный напиток, и множеству иных вещей! ". Поздравления, полученные им от развеселившихся участников пирушки, были настолько громкими, что дошли до ушей Наполеона, но вскоре Мюрат стал его зятем, так что все осталось в семье.

С Бонапартом он сошелся по-гасконски. Мюрат подошел к Наполеону сразу же перед тем, как "бог войны" отправился на итальянскую кампанию, и сказал:

— Генерал, у вас нет адъютанта в чине полковника. Предлагаю себя на это место.

Предложение было принято, а кавалерийская бравада в этой и последующих кампаниях вознаграждалась поочередно чинами: генерала, маршала, Великого Адмирала Франции, князя Бергского и Кливийского, а под конец — короля Неаполя [46] А при случае, Мюрат чуть не сделался королем Польши (см. В. Лысяк "Зачарованные острова"). — Прим. Автора. . А еще чином, о котором мы упоминали: императорского зятя.

С супругой, сестрой Наполеона Каролиной Бонапарте, Мюрат играл в популярнейшую супружескую игру под названием: кто кому больше изменит. Биографы так и не установили, кто же из этой сладкой парочки одержал победу (знаете, историки слабы в математике), зато они отметили, что семейство Мюрат столь же терпеливо устраивало заговоры и плело интриги против собственного благодетеля, и по инициативе Каролины, спавшей с министрами враждебных Наполеону держав, изменили ему в 1813 году.

Любовь Мюрата к красивым костюмам разделял только один из его коллег-маршалов, Александр Бертье (1753–1815), но разделять и сравниться — это не одно и то же.

Бертье был прирожденным начальником штаба, законченным, абсолютным, полнейшим штабным офицером, словом — гениальным штабным деятелем, и тут все историки военного дела до последнего согласны с тем, что никогда до и после, под какой-либо географической широтой не рождался более лучший штабной офицер, чем сын королевского инженера, Александр Бертье. Карты, то есть всяческую обозначенную на них выпуклость и низину территории он "чувствовал" чуть ли не "органически, словно бы те были напечатаны на его собственной коже.

Бертье обладал открытым и прецизионным умом, способным к сопоставлению и разделению огромнейшего количества самых мелких подробностей. В любое время суток он помнил имя коменданта маленького аванпоста, оборудованного всего лишь неделю назад; он знал расположение каждого подразделения, его численность, оснащение и планируемое направление маневра. Живой атлас, скрещенный с журналом боевых действий и счетной машинкой. В ходе одной из кампаний он обходился без сна целых тринадцать дней и ночей подряд (!) — в этом плане один лишь Наполеон мог с ним сравняться, но в длительности проиграл, так как его рекорд жизнедеятельности составил неделю. Когда случалась срочная потребность нанести на планы новые данные из донесений в — скажем — два часа ночи, Бертье, как правило, заставали уже одетым и готовым к работе.

После того, как как он из дверей штаба выходил, титан трудолюбия и картографической интеллигентности моментально превращался в недотепу с умом и поведением капризного ребенка. Двумя постоянными атрибутами его нрава были жалобы и нелюбезность. В Египте он жаловался на солнце и пески пустыни, в Швейцарии — на горы, в Польше — на грязь, в России — на снег, в Пруссии — на дождь, и вообще, жаловался он везде и на все, поскольку таков уж был его характер. С точно такой же неприязнью выслушивал он просьбы своих подчиненных, и вечно отказывал им, поскольку всегда был ими недоволен, точно так же, как недоволен любой погодой. В Египте Бонапарт сказал генералу Клеберу:

— Приглядись к Бертье, как он капризничает и жалуется. И этого человека с характером старой бабы называют моим ментором! Если я когда-либо приду к власти, то поставлю его так высоко, что каждый увидит его заурядность.

К власти он пришел год спустя, и слово свое сдержал, назначив Бертье маршалом, начальником Генерального штаба, Великим Ловчим Империи и двойным князем: Невшательским и Ваграмским. Но и без того все видели банальность этого наследника Квазимодо с маленьким, бесформенным телом, на котором была насажена еще более бесформенная крупная голова с шапкой курчавых волос, обкусывающего ногти "до локтя", публично ковырявшегося в носу, плохо одетого (адъютант Наполеона, Грабовский: "Мундир и штаны на нем висели"), заикающегося и брызгающего слюной во время речи. Тут следует восхититься мастерством агиографов, который так вот представили внешность Бертье (цитирую по варшавскому изданию 1841 года): "Лицо Бертье было деликатным и мягким, но без чем-либо выделяющегося выражения, поэтому оно странно смотрелось на фоне красивых и мужественных фигур генералов, которыми он руководил".