Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

Максим неожиданно сказал:

— Игорька надо усыновить. А на сколько лет я старше тебя?

— Это не имеет значения, по всем меркам я уже старая дева, — улыбнулась Зиночка, светло и преданно смотря в его глаза. Она рассказала, как зовет ее Игорек и многие детки, как она не может жить без них. Говорила без умолку, а он слушал ее щебетание и готовился сказать о себе главное, о чем часто стал думать.

Они пришли в Старо-Толмачевский переулок, в Зиночкину квартиру, и Максим познакомился с тетей Пашей. Та ему шепнула, что Зиночка ни одного парня никогда сюда не приводила.

— Учти, сынок, не обижай мне девушку.

Зинаида и Максим сидели в комнате, за окном сгущались сумерки, превращаясь в ночь. Максим попросил разрешения закурить.

— Курите, я люблю запах табака, правда, в этой комнате никто не курил, папа выходил на балкон.

— Я выйду, — сказал Максим явно без желания.

— Нет, нет! Курите, я люблю… вас, — девушка ужаснулась от того, что вырвалось из ее уст, и закрыла глаза. Словечко, такое маленькое и так тихо было сказано, что он мог и не услышать. Но он услышал. Она, наконец, решилась открыть глаза и увидела, как огонек сигареты, мерцая, освещает его лицо.

— Ты такая красивая, молодая, свежая, а я обожжен войной, мне тридцать пять, но ни одна женщина не родила мне ребенка, ты сделала мне неоценимый подарок, ты осчастливила меня. Игорек мой сын.

Она пошла на огонек сигареты к нему в объятия, понимая, что порывает с мечтой навсегда — ведь мечта сбывается прямо сейчас.

Они венчались в церкви «Всех скорбящих Радость», что на Большой Ордынке, там, где крестили всех детей из «Дома ребенка». Баба Паша держала Игорька за ручку и шептала: «Посмотри, какие у тебя красивые мама и папа. Запомни этот день». Мальчик впервые был в церкви, озирался испуганно. Пришли Вера Федоровна с Клавдией Павловной, все свободные сотрудницы Дома ребенка и детского дома во главе с Семен Семенычем, известинцы Алексей и Сергей с женой. Свадьба продолжилась в «Трактире» на Пятницкой.

Они втроем ехали в свадебное путешествие к морю. Малиновский рассказал, о чем мечтал в двадцать лет:

— Думал: обязательно женюсь на девушке из хорошей семьи, с университетским образованием и чтобы оказалась девицей в полном смысле этого слова. И ведь надо же! Сбылось все! Ты, Зи-зи, мечта всех мужчин.

— А знаешь, как я страшилась тебя увидеть! Все годы думала о тебе, но так боялась, что сердце мое не обомлеет при встрече!

— Обомлело?

— Да! У меня сбылось все, о чем мечтала.

— И у меня сбылось: мама и папа.

Сын взял их руки и соединил.

Роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова в иллюстрациях Нади Рушевой (1952—1969)

Шедевры, даже если они разделены эпохой, встречаются. Великий роман Михаила Булгакова и его графическое прочтение юной художницей стали завершающими как в жизни писателя, так и в биографии московской школьницы .

При имени Нади Рушевой каждый вспоминает свое: трогательного кентавренка с веночком, автопортреты, юную Наташу Ростову, красавицу Наталию Гончарову и Пушкина, Маленького принца, персонажей главного романа Булгакова… Рисунки на пятнадцати прижизненных выставках Рушевой не повторялись. А для вдовы Михаила Булгакова вернисаж устроили в ее квартире.

Волею судьбы первым лежал большой вертикальный портрет, рисунок фломастером на розовой бумаге, образ Маргариты во время первой встречи ее с мастером: «Вам не нравятся желтые цветы?» Медленно и тихо Елена Сергеевна произнесла: — Это изумительно!.. Передана мгновенная, глубокая влюбленность и страх потерять ее! Жертвенная любовь!.. Готовность бросить букет мимозы и готовность на все!

Первые впечатления вдовы Михаила Булгакова от просмотра цикла рисунков Нади Рушевой к роману «Мастер и Маргарита» сохранились в неопубликованных записях отца художницы. В субботу 29 ноября 1969 года Николай Константинович принес две объемистые папки иллюстраций в дом у Никитских ворот. Знал ли он, что идет в квартиру не только к хранительнице писательского подвига Михаила Булгакова? К «самой Маргарите»! Знал. А Елена Сергеевна? Шел последний год ее жизни. Вряд ли могла она ожидать от домашнего вернисажа столько волнующих минут, узнаваемых моментов пережитого. То, что говорила во время просмотра любимая женщина писателя Булгакова, отец Нади записывал дословно.

— Чудесный рисунок! Каков Берлиоз! Самодовольный, беззаботный, с сытым брюшком. А как свободно заплела Надя в листья дерева свиту Воланда. В романе этого нет. Удачное добавление! — Иван Бездомный. — Он не чувствует ссадины на щеке… Глаза!.. Какие срезки ладоней с образком и огарком свечи… Еще не прозрел… Вылупливается, написавший трактат о безбожии…

— Да! Это Голгофа… Но как Надя лаконична: разбойник — один, от Христа в вышине — лишь ноги… Душно. А суровая голова впереди в черном капюшоне — Афраний — срезана, как лицо недостойное…

— Какой безошибочный рисунок! Как Надя чувствовала Христа! Как ребенок — ребенка… Простота средств и мудрость.

— Удивительная композиция… Какие глаза! Мастер оброс, а прекрасен. У обоих разбросаны волосы… Как ясно… Маргарита босиком и очень женственна… Как она его поддерживает! А шапочку эту я ему в гроб положила…

— Вот достойный подход к Воланду! Каков глаз! Один из-под берета с пером, а плащ со шпагой… И это не театр, а кусок тучи!.. Иное расстояние.

— Боже! Какая сатира! Совсем свихнулся буфетчик, и ноги от страха перекосились… А какой придумала мини-фартучек на обнаженную красавицу… Никакого секса — высокое искусство!

— Как свободно!.. Зрело!.. Поэтическая недосказанность… Хорошо, что Надя и свечу нарисовала… Михаил Афанасьевич любил работать при свечах… Замечательно! — Какие лица!.. Цвет одеяний! Неземное счастье! Вечный покой. Какая акварельность.

Мне пишет одна женщина из США — ей это непонятно, что это такое? А вот девочка в 16 лет прекрасно все поняла. И не только поняла, но и изобразила. Не могу расстаться, душа взволновалась…

Рисунки просмотрены. Узнав, что одним из любимых художников Нади был испанец Эль Греко, вдова писателя дарит Николаю Константиновичу несколько старинных репродукций с его картин. Их любил рассматривать Булгаков. На титульном листе Надиного экземпляра романа — двух сброшюрованных журнальных тетрадок, переплетенных в черный коленкор, Елена Сергеевна неделю спустя напишет:

«Как я грущу, что не знала это необыкновенное существо — Надю Рушеву!

Этот автограф на первом издании «Мастера и Маргарита» в журнале «Москва» за 1966—1967 годы многого стоит. До публикации в СССР шестидесятых, роман печатался за границей свыше двадцати раз. И без иллюстраций. В декабре 1969 года, написав о своих чувствах к Наде, булгаковская Маргарита сказала: «Я хотела бы увидеть издание романа с её иллюстрациями» . Кто мог знать тогда, какие тернии ждут рисунки Рушевой, интерес к творчеству которой стремительно нарастал.