Юрий Марченко - Брызги социализма

Так какова же роль личности в истории? И какой личности?

Так называемые «великие люди» — это просто стрелки часов. Они показывают время, некоторые — точное, другие — врут.

Мы видим стрелки часов, и отождествляем их со временем. Вернее, нам кажется, что они и создают время. Ведь, не будь часов, откуда бы мы узнали, что время вообще существует?

На самом деле, они — просто стрелки. А время создают те невидимые разнообразные колесики, маленькие и большие, которые цепляются друг за друга и, в конце концов, приводят в движение стрелки.

К сожалению, это не очередной панегирик великому (а возможно, и гениальному) режиссеру.

Из его фильмов я видел «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Солярис», «Зеркало», «Сталкер». Видел их в 70-е годы и не пересматривал позже. Последние фильмы «Ностальгия» и «Жертвоприношение» не видел и не испытываю желания посмотреть.

В те годы в Харькове при ДК Строителей на площади Руднева существовал клуб любителей кино. Именно туда часто привозил интересные и полуподпольные фильмы режиссер дубляжа Георгий Калитиевский. На них стремился попасть весь харьковский бомонд. Калитиевский привозил иногда иностранные фильмы, еще не вышедшие в прокат, еще не дублированные, и синхронно переводил. Силу монтажа и дубляжа в кино он один раз продемонстрировал, показав ролик, в котором Жан Габен и Ален Делон идут по Харькову и беседуют о Харькове и харьковчанах. Привозил он и советские фильмы, не допущенные к широкому прокату, и это становилось настоящим событием в городе. За что ему большое спасибо, и не только от меня. Многие помнят еще, как ходили «на Калитиевского».

Иногда приходится слышать, что он показывал запрещенные фильмы (например, «Андрей Рублев»). Конечно, это не так. Смешно предполагать, что КГБ не знал о вечерах Калитиевского, на которые ходил весь город. Действительно запрещенные фильмы никто бы не увидел. Хотя в обычных кинотеатрах их не показывали. Причины тому могли быть две. О первой причине я могу только догадываться. Я думаю, что при помощи таких клубов и таких вечеров КГБ мог легко контролировать потенциальных антисоветчиков, которые тут концентрировались. Гораздо легче прихлопнуть мух, прилетевших на мед, чем гоняться за ними по улицам. Внедриться в эту среду было проще простого, провоцировать — так же.

О степени осведомленности КГБ я знаю не понаслышке. Еще в студенческие годы меня туда вызвали и провели «беседу». В очень мягкой форме. Мне просто пересказали разговор, который происходил между мной и двумя моими однокурсниками в ресторане «Динамо». Мы любили этот ресторан, потому что там кормили дешево и вкусно. На 5 рублей можно было наесться и напиться до отвала. И деньги не нужно было считать. Если искомой суммы при нас не находилось, кто-то из нас оставлял в залог часы, которые нам возвращали взамен принесенных на другой день денег. И конечно, мы не контролировали свои разговоры за выпивкой и закуской. Меня в КГБ даже не предупредили, чтобы я никому об этой беседе не рассказывал. Возможно, это входило в их планы — распространение сведений о могуществе и всезнании КГБ. Вербовать меня тоже не пытались. Но получается, что один из моих друзей на меня донес.

Друг детства Тарас, сын директора Турбинного завода, по пьянке разоткровенничался, что завербован и дал подписку. Он коллекционировал марки и обменивался ими по почте с разными филателистами из стран соцлагеря. Двойники он продавал. Ему пригрозили, что посадят за спекуляцию, но переписку не запретили, а только поручили писать отчеты о разговорах в студенческой среде. И он признался, что все обо мне рассказал, что знал.

Одного моего сокурсника также вызывали, и рассказали ему, с какой девушкой он встречается, когда он у нее был дома. Расспрашивали, кого из ее знакомых он знает, и кого у нее встречал. Здесь дело оказалось серьезным, так как ее брат оказался членом какой-то банды.

Уже в 70-е годы еще одного моего друга (о чем он сам мне под большим секретом, в возбужденном, но не пьяном, состоянии, рассказывал) вербовали на конспиративной квартире КГБ. Ему предложили билеты в цирк, где он должен был сидеть рядом с какими-то чехами, познакомиться с ними, и спровоцировать на разговор, а затем передать содержание разговора. По его словам, он это сделал, так как в разговоре не было ничего криминального, но от второго такого же задания отказался (во всяком случае, так он мне сказал).

На встречах с Калитиевским, я и смотрел фильмы Андрея Тарковского. Конечно, я многое подзабыл, но специально не стал пересматривать фильмы сейчас, чтобы не деформировать воспоминания. Мои воспоминания — это гербарий из сухих чувств, мыслей, фактов. Конечно, это не свежие цветы, но и не бумажные. И гербарии ведь на что-то пригодны!

В те годы я часто спорил с Вячеславом О. об этих фильмах и о самом Тарковском как режиссере. С Вячеславом мы были дружны с 1975 по 1983 гг. В дальнейшем наши пути разошлись.

Вячеслав сразу после окончания ХПИ попал по распределению в КБ Гипрококса, ко мне в группу математического моделирования. Вскоре мы с ним сдружились, часто ездили в длительные командировки, где у нас было много времени для задушевных бесед. Он был разносторонне талантливый человек: хорошо рисовал, обладал дизайнерским талантом, пел, играл на гитаре, был горным туристом и ходил на Алтай в походы высокой степени сложности. Был широко эрудирован, много читал, разбирался в искусстве, очень был легок в общении. Увлекался фотографией, неплохо снимал и делал фотографии высокого качества (ну, как для любителя).

У него была старшая сестра Лариса, вся погруженная в искусство. Именно от нее я получил «слепой» машинописный экземпляр Осипа Мандельштама, сам перепечатал его в 5 экземплярах и раздал друзьям. Но свой экземпляр у меня сохранился. Я был потрясен, и заболел Мандельштамом навсегда. Поэты могут быть гениальные, талантливые и хорошие. Мандельштам не вписывался в эти категории. Это была звезда. Считалось, что переданная мне книга — перепечатка тех рукописей, которые хранила и проносила через годы Надежда Мандельштам. Так они и передавались — из рук в руки. Тот, кто их получал, должен был перепечатать несколько экземпляров и вернуть. Или переписать (пишущие машинки тогда были редкостью, но у меня была, портативная, югославская).

Как раз в годы нашего знакомства Леся вышла замуж за Приймака, кинооператора и фотографа. Он говорил, что был оператором в фильме Шукшина «Печки-Лавочки», что бросил учебу в ХПИ и попал во ВГИК. Очень интересно об этом рассказывал. Затем за участие в диссидентском движении ему перекрыли кислород, в кино его не приглашали, он выпускал фотоальбомы под чужими фамилиями. Он был хорошо знаком с кинематографической средой и, видимо, от него передалось Славе преклонение перед гением Андрея Тарковского.