Вальтер Флекс - Странник между двумя мирами

Я вспомнил этот странный, смутный час, когда перед рождеством навещал на родине мать погибшего друга. После некоторого молчания она тихо спросила меня: «Эрнст перед смертью участвовал в штурме?» Я кивнул головой. «Да, у Варти (Warthi)». Тогда она закрыла глаза и откинулась назад на стуле. «Он так хотел этого» — медленно произнесла она. Казалось, что она одновременно скорбела в своей боли и радовалась исполнению заветного желания сына, осуществлению того, о чем она так долго переживала. Матери наверняка должно быть известно самое заветное желание своего ребенка. И это должно быть поистине глубокое желание, об исполнении которого она будет беспокоиться и переживать даже после его смерти. О, матери, немецкие матери! —

Понимаете ли теперь вы, пережившие этот день снова вместе с нею, о чем я говорю, понимаете ли вы теперь, что это значит — быть странником между двумя мирами?…

В последние дни июля в окопах Аугустово нам на смену пришел полк ландвера. С пылом в сердцах мы читали приказ о смене. Хотя цель похода оставалась тайной, мы знали, что мы шли в бой, и что дело обретало серьезный оборот. Но нам не хотелось молча уходить из полюбившихся нам лесов. На последнем ночном дозоре мы попрощались с русскими мужиками, с которыми мы так долго жили бок о бок во враждебном соседстве. С красными и синими бумажными фонариками из наших блиндажей, а также с длинными баграми мы под покровом темноты пересекли ручей Кольно и подползли к вражескому заграждению. Там мы проворно при помощи ручной лопаты выкопали в рыхлом песке укрытие, повесили цветные фонарики на багры и одновременно подожгли их в глубоких ямках. По тихой команде горящие фонарики взлетели ввысь, светясь красным и синим, над русскими заграждениями и торжественно и празднично застыли в небе. Одновременно с этим полилась песня «Стража на Рейне», исполняемая дюжиной чистых голосов, распространяясь все дальше над русскими окопами. Несколько залпов, с треском раздавшихся из вражеской тьмы, не могли помешать певцам, спрятавшимся за песчаной насыпью, разве что кому-нибудь то там, то здесь, смеясь, приходилось выплевывать увязший в зубах песок, который хлестал прямо в рот, когда над укрытием проносились пули. Синий фонарик догорел и упал с багра, растерзанный несколькими пулями. Однако красные фонарики держались бодро и уверенно, только пару раз они закачались и заколыхались при обстреле. Постепенно, пока песни и смех беззаботно звучали дальше, весь лес, в котором было полно русских, взбунтовался, однако, чем яростней стреляли из окопов, тем больше мы становились уверены в том, что никакой серьезный патруль не вышел на охоту за нами, чтобы наказать нас за нашу ночную выходку у колючей проволоки. Сигнальные ракеты взлетали вертикально в небо, некоторое время держались высоко, мерцая в своем парящем блеске, падали и, дымясь, гасли в песке рядом с нами; они пошли на ура в качестве дополнения к ночному фейерверку. Постепенно стрельба стала реже, и настало время возвращаться назад, прежде чем наш маленький патруль обнаружили и поймали бы более крупные силы русских. Эта ночная шалость не должна была стоить нам потерь. Но только я хотел отдать приказ к отступлению, один молодой доброволец, перекатившись по песку, быстро повернулся ко мне лицом и умоляюще попросил: «господин лейтенант: «Мушкетеры — веселые братья»!» И прежде, чем я успел ответить, с десяток голосов и даже больше присоединились к исполнению этой бравой солдатской песни, нагло перебивая друг друга. С этим ничего нельзя было поделать. Я смирился и сконцентрировался на наблюдении, в то время как наши славные парни неистово распевали куплет за куплетом. Кроме того, возобновившийся огонь русских успокоил меня; видимо, у русских не было никакого желания пойти и всыпать этим нахалам, шумевшим у них под носом. Даже самая длинная песня когда-нибудь кончается, и солдатская песня не исключение. Однако я обманулся в своих ожиданиях, так как после «веселого мушкетера» моим парням во что бы то ни стало захотелось спеть песню о «темной полночи». «Господин лейтентант — «Стою в полночный темный час»? Может, это было разумным, кто имел что-то против этой детской шалости после двенадцати месяцев войны? Я остался лежать на животе в песке и смеялся, в то время как мои парни пели все неистовей и плевались песком. Два красных бумажных фонарика держались на месте несмотря на то, что их бросало из стороны в сторону, а их пламя дрожало и колыхалось. Однако всему когда-нибудь наступает конец, и я ответил жестким отказом на все остальные предложения для нашей концертной программы и велел своим людям поодиночке отползать к следующей луговой можачине, где мы могли собраться в укрытии. Через следующие сто метров мы выпрыгнули и вернулись обратно через ручей. Слава богу, не последовало ничего серьезнее прощальных выстрелов, которые постоянно свистели у нас за спиной. В наших окопах мы не могли не посмеяться еще раз, увидев озабоченное лицо командира роты, который уже сообщил по телефону командиру подразделения о появлении красных сигнальных огней на позициях русских и теперь воспринял отчет о нашем дозоре несколько озадаченно. В этой озорной шалости не было никакого особого смысла, однако она хорошо отражала то настроение, с которым наши люди после многонедельного пассивного ожидания наконец уходили на маневренную войну.

На следующий день мы ожидали смены. Еще раз мы ходили вдвоем, натянув москитную сетку на фуражку, вдыхая пряный аромат смолы и тяжелый запах торфа из болотистых лесов. Мы добрели до лугов Нетты. Расположившись на краю леса в горячем песке, мы слышали звенящее пение комаров и стук дятла. Сойки сердито болтали и галдели на высоте наших голов, и переливчатые голубые зеркала на поверхности их крыльев светились и сверкали между красными от солнца стволами деревьев, когда птицы неуклюже перелетали с поляны на поляну. Разноцветные, как попугаи, сизоворонки скакали по темно-зеленым елям, и солнце отражалось в их ярком оперении. Вдалеке, за широким стальным щитом озера Сайно, растворялись в сумерках фиолетовые поля с цикорием и белые ковры пышно цветущих маргариток, окутанные солнечной дымкой на горизонте. Синяя Нетта тихо плескалась посреди сверкающей зелени и ярких цветков сердечника.

Поздним вечером по смолкшему лесу с шумом и звоном шла сменяющая нас рота ландвера. Вместе с блиндажами и окопами солдаты ландвера также приняли от наших мушкетеров живое наследие, состоявшее из ручных ворон и наполовину оперившихся сизоворонок. Прозвучали взаимные пожелания всего наилучшего, после чего рота выступила. В темном лесу играл оркестр роты, инструменты в котором, как правило, из практических соображений изготовлялись из жестяных банок и телефонных проводов. Оркестр исполнял «О Германия, страна великой славы», и отделение за отделением рядовые начинали петь. Со смехом и песнями мы шли навстречу неопределенному будущему.