Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Слыхали?! — восторженно воскликнул он. — Слыхали, в городе танки?

— Чего?! — не поверил Игорь, а Григорий Онисимович скептически усмехнулся: мол, ври, да знай меру.

— «Чего-чего», — передразнил Виссарион с солидным видом. — Танки, говорю. Своими глазами видел.

— Тьфу ты! — сплюнула в сердцах Победа. — Ну и горазд ты брехать, Виссарион!

— Я?! — возмутился тот. — Это я брешу?! Да чтоб я сдох! — И он гордо оглядел присутствовавших.

— Какие танки, Виссариоша? — жалобно произнесла Лидка.

— Самые настоящие. С пушками! По улице ехали… много!

— Откуда здесь взяться танкам? — растерянно пробормотал Игорь.

— Так ведь часть в городе, — пояснил Сомов. — Целая дивизия.

Победа ничего не сказала. Она вдруг подумала о Мите — и испугалась. Неужели и он сейчас едет в громыхающей колымаге по улицам ночного города, несчастный, одинокий, нуждающийся в поддержке и опоре?

— Глупости, — отрезал Григорий Онисимович. — Этого не может быть. Чтобы танки… на мирных жителей? Да никогда в жизни! Это же Советская Армия, а не какое-нибудь там НАТО!

— Ничего не понимаю, — сказал Игорь. — Ну-ка садись, рассказывай по порядку.

Виссарион уселся на табурет в кухне, испытывая неповторимое чувство гордости и собственной значимости. Впервые с ним говорили, как со взрослым, как с равным, — и кто! Не только старшая сестра Бедка, которая стояла напротив с открытым от удивления ртом, не только ее подружка Лидка, но даже сам Васька Сомов, личность весьма авторитетная среди детворы всей округи, даже сам Григорий Онисимович, который никогда не заговаривал с малышней, будто ее и не было на свете, даже московский писатель Игорь, который, хоть и болтал по-свойски с Виссарионом, однако всегда оставался себе на уме.

И вот все они стояли вокруг него, Виссариона, и ловили каждое его слово.

Разумеется, Виссарион рассказал обо всем, что знал и видел. Он не удержался и приврал кое-что про роты солдат, якобы тихо двигавшихся вслед за танками с автоматами Калашникова наперевес, и про то, что он, Виссарион, указал танкистам головной машины неправильное направление, и они не поехали к единственному городскому мосту, а свернули совсем в другую сторону.

Он даже хотел было сообщить о барражирующих в ночном небе вертолетах и тысячах парашютистов, обрушивающихся в эту минуту на городские крыши, но вовремя прикусил язык.

История про парашютистов, пожалуй, была бы уже чересчур.

Победа, и московский гость, и Григорий Онисимович, и даже Васька Сомов — все внимательнейшим образом выслушали его и стали наперебой сыпать вопросами, на которые Виссарион едва успевал отвечать: куда двинулись танки, и сколько их было, и для чего солдаты держали наизготове автоматы…

Виссарион премьерствовал, ощущая себя счастливейшим человеком на планете. От избытка чувств он даже стал ковырять в носу, и Победа не одернула его, как это обыкновенно случалось, а продолжала глядеть с неподдельным уважением и восторгом.

Подросток был по-настоящему разочарован, когда вдруг прозвенел требовательный звонок и, бледная, перепуганная, в кухню ввалилась заводская медсестра Даша.

— Танки! Танки в городе! — наперебой закричали все, а Даша только кивнула в ответ: мол, знаю, но это еще не все.

— Я только из больницы, — сообщила она, — На улицах стреляют.

— Как стреляют? Кто? Почему?

— Заводское общежитие оцеплено.

— Кем?

— Два часа назад на крыльце общежития застрелили восемнадцатилетнего парнишку!

Зависло молчание.

— В каком смысле — застрелили? — сдавленно проговорила Лида.

— Его привезли в милицейской машине, — сказала Даша. — Приказали осмотреть. А я была у Сережи… ну, в смысле — у своего коллеги, Резниченко, — поправилась она, вспыхнув, потому что поймала на себе ревнивый взгляд Игоря.

На эту ее оговорку, впрочем, никто, кроме постояльца, не обратил внимания — не до того было, все слушали, затаив дыхание.

— Мы осматривали раненого вместе, — продолжала Даша, виновато глядя на Игоря и будучи не в силах отвести этот взгляд, — оказалось, у парня сквозное пулевое ранение грудной клетки. Мы пытались остановить внутреннее кровотечение, но… — Она смолкла.

— Неужели умер? — охнула Победа.

Даша кивнула.

— Кто стрелял? — мрачно произнес Григорий Онисимович.

— Милиционеры, которые привезли раненого, сказали, будто он попытался напасть на них, — тихо отозвалась Даша. — Но это неправда. Мальчишка просто возвращался с другого конца города… У него там девушка живет. Его застрелили у самого входа в общежитие.

— Что же будет? — простонала Лида. — Что же это будет, а?

— Тебе нельзя волноваться, — напомнил Васька Сомов, — будешь волноваться, отведу домой!

Угроза подействовала. Лида замолчала и так и сидела молча, лишь глазами испуганно хлопала.

— Ну, что сказать, — произнес Игорь, — дело серьезно. Мы все знали, на что шли, и отступаться поздно. Завтра — решающий день. Мне кажется, мы сейчас сами должны составить воззвание к Советскому правительству и лично к товарищу Никите Сергеевичу Хрущеву. Только он может защитить нас в сложившейся ситуации. А завтра на митинге соберем подписи и отправим письмо в Москву, в Кремль…

— Правильно говоришь, — поддержал Григорий Онисимович. — В Кремле сидят мужики головастые, они там все видят и понимают. Как Хрущев, я не знаю, а они-то понимают, уж это точно! Просто они там, в Москве, не ведают, что у нас тут творится. Они бы такого безобразия ни в жизнь не допустили!

— Что будем писать? — спросил Сомов.

— Так и напишем, — сказал Игорь и приказал Победе принести чистый лист бумаги и ручку с чернилами, — так и напишем: «Уважаемый Никита Сергеевич! — Он склонился над бумагой и продолжал диктовать себе вслух, чтобы слышали остальные: — Уважаемый Никита Сергеевич! Обращаются к Вам жители… нет, труженики города Новочеркасска. Надеемся, что Вы сможете помочь нам в нашей беде и защитить от местных начальников, которые житья не дают. Живем мы туго. Говорят, в Москве люди в квартирах живут, с горячей водой и ванной, а мы все больше в бараках ютимся и не знаем, когда же такая жизнь кончится. Зарплату получаем маленькую, едва сводим концы с концами. Детей кормить не на что…»

— Ты про фронтовиков напиши! — распорядился Григорий Онисимович. — Пущай знает, как нам живется!

— «Бывшие фронтовики, которые защищали Советскую Родину в Великую Отечественную войну, не имеют денег, чтобы купить себе новые сапоги и пиджак, — надиктовывал себе Игорь, бросив короткий взгляд на Дашиного отца, который и впрямь никогда не снимал ветхую, еще с военной поры оставшуюся гимнастерку. — А на пенсию прожить тяжело…»

— Про облигации не забудь! — напомнил Сомов. — Все отцовские сбережения сгорели!