Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Больше ничем помочь не могу, Терентий Степанович, — виновато развел руками. — Жди Баранова, пусть возвращает Малахова в Кенаи. Мы ведь даже без пакетбота.

Среди добровольцев, отправившихся на помощь Никольскому редуту, оказались Сысой с Прохором и Григорий Коновалов, переведенный на службу в Российско-американскую компанию. Две большие байдары пошли вдоль скалистого берега на закат дня. В Аглицкой бухте отряд высадился.

Поселенцы, жившие здесь в фактории, были беззаботны, караул не выставляли.

— Кенайцы приходят из разных враждующих селений, — говорили, — они теперь все крещены, все клянутся в верности Русскому царю и Компании, а война у них из-за старых распрей.

На другой день в Кочемакской бухте Коновалов долго высматривал берег в подзорную трубу. Солнце клонилось к закату, пора было искать место для ночлега.

— Ни зверя, ни птицы, — удивлялся Григорий, водя трубой по полосе прибоя. — Не ждут ли нас?

Береженого Бог бережет! — зевнул Гаврила Ворошилов. — Можно и на воде заночевать. Погода хорошая.

— Что же это за отдых? — возмутился Семен Чеченев, указал веслом на скалу, превратившуюся во время прилива в островок. — На кекуре заночуем, там и плавник есть для костров.

На том сошлись. Причалили к скале, вынесли на ее плоскую вершину байдары, припас и оружие. Не успели развести костры — как на матером берегу появилось около полусотни кенайцев с ружьями и рогатинами. Они расселись на корточки и задымили трубками, поплевывая под ноги, видимо были раздосадованы осторожностью отряда. Сводные стрелки делали вид, что не замечают их: раздували огонь, ставили палатку. Это не понравилось кенайцам, двое подошли к воде и стали швырять камни в сторону кекура. Коновалов подтянул к краю скалы фальконет, наставил его на озорников и молча пригрозил дымящей головешкой. Те отошли к товарищам, снова сели на корточки, поплевывая под ноги и дымя трубками.

К воде подошел Яшкатойон с отросшей бородой. Он был в стареньком одеяле, накинутом на плечи, с бостонским ружьем в руках, на его шее висело несколько черноволосых скальпов.

— Гришка! Зачем пришел? — крикнул. — Плыви в Чугачи. Петька тебе не друг, он тебе волосы резал!

— Тебе, я слышал, тоже резали! — посмеялся Коновалов. — Увел бы ты своих разбойничков от греха. А то ведь еще раз побрею!

Под хохот русских промышленных Яшка, не целясь, выстрелил в их сторону. Кенайцы, попрятавшись за камнями, выставили стволы.

— Плыви к себе, Гришка! — снова крикнул тойон, выше прежнего задирая нос. — Поймаю на Касиле, бороду отрежу и сюда пришью, — похлопал по куску сукна на бедрах.

— Еть, его! — удивленно пробормотал Коновалов. — Шутковать научили на свою голову… А вот мы сейчас тоже посмеемся, — обернулся к стрелкам: — Сысой! Федька! Положите-ка по пуле возле ног, пусть тойон нам спляшет.

Промышленные выстрелили. У ног Яшки брызнули камни, запели в отрикошетившие пули, но он не двинулся с места.

— Вот, какая гордыня! — с уважением усмехнулся Коновалов.

Из-за камней началась беспорядочная стрельба. Тойон, постояв еще с задранным носом, повернулся и не спеша ушел от воды. Пули кенайцев, не причиняя вреда, щелкали по скале. Ухнул фальконет, поставив точку. Стрельба стихла. Село солнце, стало быстро темнеть.

Ночью Галактионов, сидя в секрете, поймал лазутчика, скрутил ему руки кушаком и, побив, приволок на стан. Когда раздули костер и подтащили пленного к огню, кенаец стал утверждать, что он — перебежчик, имеет в Никольском редуте родню, а шел, чтобы предупредить: Яшка-тойон собирает большую силу, на рассвете по убылой воде хочет напасть на кекур.

— Что думаешь? — спросил Коновалов Лукина.

— Их не разберешь, кто кому — друг, кто кому — враг, кто кому — родственник. У нас, в Никольском, сегодня за одних воюют, завтра к другим переметнутся, будто с нами рассорились, а не между собой.

— Что же нам с этим делать? — Григорий с досадой кивнул на пленного.

— Караулить придется, — сказал Лукин. — А то и правда окажется подосланным.

— Рассвет скоро! — зевнул, крестясь, Коновалов. — Половина нашего войска уже не спит. Давай-ка спустим байдары на воду. А этого здесь оставим, — кивнул на кенайца.

— А вдруг перебежчик? Яшка-тойон ему голову отрежет, а родня в Никольском поселении станет нам мстить…

Отряд вышел в море затемно, оставив на кекуре тлеющий костер.

Продолжили путь без помех. Кенайца, на всякий случай, держали связанным. В полдень, на привале, он стал проситься до ветра. Ему развязали ноги, отпустив за камень.

— Гриха, глянь! — толкнул в плечо Коновалова остроглазый Галактионов.

Кенаец, пригибаясь к земле, бежал в лес.

— Ха! — сбил шапку на затылок Коновалов. — Ну и война!

— Будто я ее затеял. Со своих дружков и спрашивай, — проворчал Лукин.

Неподалеку от устья Касиловки отряд встретил галиот «Иоан Богослов».

Степан Зайков с кенайскими воинами шел на поиск своей женки, бежавшей с младенцем из Никольского поселения. Увидев Григория Коновалова в байдаре, мореход смутился, хоть не участвовал в кознях против него. Галактионов же, скаля черные от табака зубы, вскочил на борт судна, полез обниматься.

— Здоров будь, Степан Кузьмич! — застрекотал, как ни в чем не бывало и, размахивая руками, стал с жаром рассказывать. — Предали нас… Сперва шелиховские были тише воды, ниже травы, теперь вон в какой силе — всех под себя подмяли… Наш-то поехал с царем спорить, да разве плетью обух перешибешь? У них теперь при царском дворе родня, государевыми капиталами правят…

Зайков, неприязненно отстраняясь, с презрением поглядывал на стрелка.

— Рассказал бы лучше, как в Охотске пьянствовал?

Галактионов, не смущаясь, что ему не рады, стал обстоятельно рассказывать, что водки не было всю зиму, а рака самогонная хуже здешней, что весной собаки сильно громко воют, а служилые едят тухлую рыбу. Под конец пробормотал, как о пустячном:

— Здесь лучше!

Кенайцы через толмача то и дело выспрашивали, кого встретили байдарщики в Кочемакской бухте и, посоветовавшись, решили, что зайковская девка переметнулась в стан врагов.

— Проха, куда мы встряли? — обернулся к дружку Сысой. — Два брата дерутся, а мы разнимать лезем…

— Это что же, вся подмога? — спросил Зайков, поглядывая вдаль. Он ждал, что покажутся еще байдары. — Вот снимемся и уйдем в Охотск. Сами разбирайтесь в кенайских распрях.

— Баранов под Ситхой, — стал оправдываться Гаврила Ворошилов. — Малахов там же. Они и знать ничего не знают.

— Как не знают, если второй год война, — выругался мореход. — И Кусков хорош. Мог бы с партией прийти… Бросим всех, — пригрозил. — Кенайцы за неделю перережутся и начнут ваши фактории грабить… Мне-то чего? Сучка черножопая — и та сбежала…