Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Сейчас снарядить вояж — дело трудное и дорогое, — с важным видом объяснял Бочаров, водя по сторонам мокрой бородой. — Тогда и вовсе: пуд железа в Охотске — двенадцать рублей, парусина — по рублю за четыре аршина, пенька — пятнадцать рублей пуд, на Камчатке еще дороже, а денег у купцов мало. И взялся Михайла построить судно из сырой каменной березы на устье реки-Камчатки. Штурмана и плотники над ним потешались: из той древесины топорище сделать трудно, не то, что корабль. Но весной Михайла спустил шитик на воду. Талант, он и есть талант! Освятили судно «Святой Евдокией», кое-как оснастили и 19 сентября 1745 года, на святых мучеников Савватия и Зосиму, ватага промышленных людей с казаком от камчатской власти взяла курс встреч солнца. На шестнадцатый день «Евдокия» подошла к острову, где мы приказчика хоронили, но бухты той ватажные сперва не увидели. Пристали к другому острову, увидели народ, одетый в пуховые парки, в берестяные шляпы до полутора аршин длиной. Ходили они по берегу, что утки или гуси, махали руками и кричали: «але-але!» Промышленные ради встречи побросали им с борта корольки и бисер, думали, что договорились. Передовщик, иркутский купец Яшка Чупров с братом Николаем, погрузили на байдару пустые бочки, подошли к пресному ручью. Не успели заправиться водой — приковыляли дикие с шитыми мордами, у иных из губ клыки торчат, у других коренья сквозь нос продеты, суют промышленным костяную, украшенную пухом булаву, а сами у Яшки из рук тянут пищаль. Другие уже лодку схватили, на берег тянут. Яшка, отбиваясь, из пищали стрелил. Один дикий упал. Сородичи увидели на нем рану, заткнули мхом, стали его купать. Чупровы налегли на весла, чтобы вернуться на «Евдокию», а дикие вслед стали кидать дареный бисер и корольки. На шитике подняли парус, вернулись к первому острову: думали, что на нем людей нет.

Обошли вокруг, нашли бухту, где мы стояли, высадились, увидели человечьи следы. Яшка послал стрелков взять аманат-заложников, но они взяли только одного и то, силой. Дикие, как увидели наших людей — давай колотить в бубен, старухи со стариками стали плясать, а после все ушли в горы.

Пока промышленные осматривали остров — случился ветер. Утром хватились — нет судна. Взбежали на гору, видят, «Евдокия», с байдарой под бортом, болтается на волнах в двух милях от острова: то ли с якоря сорвалась, то ли кто-то трос перерезал. А в бухту вошли юркие байдары и осыпали лагерь стрелами. Промышленные дали залп, дикие ушли. Наши стали думать, как жить. Решили — деваться некуда, надо зимовать, промышлять зверя, а как выбираться — видно будет.

Через три дня ветер сменился на противный, а на седьмой, чудным образом, пригнал «Евдокию» в ту самую бухту, откуда была унесена. Чудо порадовало промышленных и так потрясло диких, что они ушли вглубь острова. Яшка Чупров послал за ними десять стрелков под началом чириковского матроса Алексея Беляева. Те нашли алеутское селение, потеряли несколько товарищей и пролили много алеутской крови. После, в Петропавловском остроге, под пыткой показали, что застрелили и утопили пятнадцать человек.

— За что? — не удержавшись, спросил Сысой.

Бочаров проворчал, пошмыгивая влажным носом:

— Отчего люди друг друга убивают!? От непонимания!.. Перезимовали, зверя немного набили и случилась распря.

— Отчего распря-то? — нетерпеливо спросил Сысой.

Бочаров отвечать не спешил, с недовольным видом поводил носом:

— Известное дело, отчего распри! — сказал с раздражением. — Михайле и таким, как он, надо плыть дальше, другим, коли зверя мало, — на известные лайды, третьим — поскорей вернуться… Знаю только, что на Воздвиженье с великой опаской они взяли курс на запад. И носило их штормами полтора месяца, потом выкинуло на скалы, северней устья Камчатки-реки. Все добытые меха утонули. Михайла выбрался на берег с составленными картами за пазухой, да с тем, что было в голове. Вернулись в Петропавловский гарнизон, голь-голью, меньше половины ватаги: тридцать промышленных погибли в море и на островах. И сразу — награда!

В гарнизоне казак Шехудрин донес коменданту, что промышленные жестоко обращались с туземным народом. Передовщик погиб — мореход за все ответчик. Михайлу с промышленными посадили в застенок, карты отняли, все о чем дознались под пытками отправили за Камень. Но государыня, Елизавета Петровна, царствие небесное… Прислала высочайший указ: всех освободить, долги простить, наградить из казны, а Михайлу Неводчикова произвести в подштурманы и определить на службу.

Когда я его знал, он был старей, чем я сейчас, но служил, карты составлял, долго ходил штурманом на «Святом Павле». Талант, он и есть талант…

Сысой, слушая капитана, время от времени дергал язык корабельного колокола. Звон меди стелился по черной воде за бортом и глох в сырой холодной белизне тумана, который то редел, то накатывал плотной волной. На палубе никого не было, пока капитан не звал, матросы и промышленные прятались, отсыпаясь впрок.

— Эти острова называются Ближними, далее — Крысьи, и все они Михайлой пройдены. После Андрияновские острова покажу. Был такой селенгинский купец Андриян Толстых… Слыхали?..

Сысой с Васькой закивали, глядя на Бочарова горящими глазами.

— Это хорошо… Почти тридцать лет прошло, как утонул возле Шипунского мыса. Царствие небесное… Двадцать лет искал неведомую землю к юговостоку от Камчатки. Жизнь на это положил.

Вскоре после Неводчикова, в паях с иркутским купцом Трапезниковым, построил он шитик «Иоанн Богослов» и ушел к островам, где командора с немцами хоронили, но ничего там не добыл, только перезимовал, а летом взял курс юго-восток. Сколько шел — не знаю. Говорили, кончились харч и вода, попали в шторма, ветрами были отнесены к северу и выброшены на острова, которые сейчас зовутся Андрияновскими. На одном из тех островов зимовали два казака, оставшиеся от вояжа архангельского мещанина Петра Башмачникова. С ними Андриян Толстых промышлял, добыл много мехов и к осени благополучно вернулся на Камчатку.

Везуч был в промыслах, но, едва богател, снаряжался к юго-востоку искать новую землю, на то весь капитал спускал и так двадцать лет сряду. В 1761-м году стал судовладельцем галиота «Андриян и Наталья», опять ходил к юговостоку, говорил, видел землю да подойти не смог. Вернулся с едва живым экипажем и разбил галиот у Камчатки… Видать, Господь предупреждал…

Бочаров замолчал, чутко прислушиваясь к волне. Сысой несколько раз, быстрей, чем показывали песочные часы, ударил в колокол:

— Дальше-то что, Митрий Иваныч? — …В 1765 году разбогатевшие купцы Лапин, Шилов, Орехов спустили на воду сразу два галиота, самых больших по тем временам: всего футов на десять короче беринговых. — Снова заговорил Бочаров, будто очнувшись от внимательной задумчивости. — Плотники и работные на верфи говорили, будто видели по ночам призраки. О том сказали купцам-пайщикам. Им бы молебен заказать, а они истолковали слухи, как знак — будто новым судам судьба — дойти до пределов, открытых Чириковым и Берингом, перенять их славу и сделать великие открытия. Не без тщеславного умысла освятили новые галиоты «Святым Петром» и «Святым Павлом». Не думали, что с названиями прежние судьбы перенимают. После уже стали говорить: остерегали, дескать, покойные командоры, являясь на верфи, да не были поняты.