Олег Слободчиков - Заморская Русь

Сысой вспомнил про котел на огне, сбегал на камбуз, заварил чай, принес мед, кружки, поставил перед стариками и сел в стороне, чтобы не мешать разговору. Темнело. Лиц говоривших уже не было видно. Вдали шумел накат прибоя, с берега доносились песни и хохот разгулявшихся пассажиров, бой бубна и звон струн. Гнусавый рожок то и дело заводил удалую песню…

Старики неторопливо вспоминали былую жизнь. И вдруг представилось Сысою, как высокая волна, ударившись о скалистый берег неизвестного острова, покатилась назад, в море, навстречу течению. Гребень ее клокотал, заворачиваясь огромной трубой. … — Сула! — закричали, крестясь, на «Капитоне». Молодой еще Никола Чупров, побледнев, положил румпель на борт. Шитик зарылся носом в нахлынувшую волну, но не перевернулся. Бегущие навстречу друг другу волны с ревом, пеной и брызгами схлестнулись в десятке саженей от судна, взлетели под самое небо и обрушились, заливая людей. Промышленные, стоя на коленях, шапками отчерпывали воду и торопливо крестились — пронесло!

Только одного камчадала смыло за борт. Его не пытались вытащить из воды, и сам он даже не пробовал барахтаться — сложил руки и ушел на дно.

Остров обошли, встали с подветренной стороны, бросили каменный якорь, спустили за борт байдару и долго не могли в нее сесть: лодка то подскакивала на волне выше мачты, то улетала под днище. При посадке один промышленный сломал ногу, подвывая, корчился под беседками. Другие торопливо разобрали весла и проскочили между рифов к песчаному берегу.

Волна подняла байдару на гребень, шестеро прыгнули в воду и вытянули ее на мокрый песок.

Оставив раненого, они пошли вглубь острова разведать, можно ли здесь остановиться. Но через четверть часа, осыпаемые стрелами, вернулись к байдаре. С шитика дали залп, отогнав нападавших.

— Высаживаться надо! — стал убеждать морехода казак-передовщик… Две недели ветром носит. Оторвемся от острова — пропадем!

— Кончится же когда-то шторм, — упорствовал Никола Чупров. — Выброситься на берег, как кит, никогда не поздно. — Он боязливо поглядывал в сторону острова. Каждая набегавшая волна обнажала черные камни рифов.

Промышленные стали ругать, что ему мореходу и судовладельцу судно дороже товарищей. Купец, он и есть купец! Когда байдара вернулась под борт шитика в нее побросали ружья, порох, пули и она опять пошла к берегу. Якорь выбрать не смогли, обрубили трос и, поспешно помолившись, Чупров направил шитик к песчаному берегу.

Удара о рифы ждали. Но когда половина промышленных улетела за борт, а судно переломилось и опрокинулось, обжигаемый студеной сентябрьской водой мореход с удивлением подумал, что только сам черт мог так звездануть о прибрежные скалы: и груз, и припас — все оказалось на дне.

Всего лишь по пояс мокрые байдарщики выволокли лодку и залегли за камнями, поджидая остальных. Первым на берег выбрался передовщик Студенцов. Без шапки, но при сабле, забрал из байдары фузею и патронную сумку, лег за камнем, хрипло дыша, скинул кафтан, стал отжимать. На студеном ветру было еще холодней, чем в воде.

На берег выползли только девять камчадалов из шестнадцати. Из русичепй — двое пропали бесследно, тело третьего, с раскинутыми руками, болталось на гребне. Волна забавлялась с ним как кошка с мышкой, то и дело ударяя о скалу.

Другие, наглотавшись горькой воды, хрипели, кашляли, вращали дурными глазами. Только пятнадцать стрелков были готовы к обороне.

Алеуты, боясь подходить к ним с суши, раз и другой метнули стрелы, затем ушли вглубь острова. Вскоре на воде показалась их большая байдара с двадцатью гребцами. Они ловко держались на волне и заходили с моря, готовясь метнуть стрелы. В полуверсте к северу из-за скал выходила другая байдара.

Чупров, умевший говорить по-алеутски, стал кричать, убеждая туземных жителей не проливать кровь. Но те не желали слушать и, выждав, когда лодка поднимется на гребне, замахнулись, чтобы бросить стрелы. Пришлось дать залп. Трое свалились в воду, несколько островитян попадали в лодку. Другие развернули байдару и стали уходить от берега. Вторая байдара тоже повернула к другому, видневшемуся вдали острову.

Промышленные, убедившись, что врагов поблизости нет, стали таскать сухой плавник и разводить костры. Вскоре вернулись посланные ертаулы. Они обошли остров, людей на нем не нашли, принесли полтора десятка набитых гусей и двух маленьких нерп.

На другой день промышленные выкопали яму, накрыли ее плавником и сложили каменку. Им предстояло зимовать без соли и хлеба. На берег выкинуло часть борта с «Капитона» и кожаный парус. Из досок сделали нары, парусом накрыли землянку. К весне кожу съели. 23 апреля в живых оставалось шестнадцать русских и двое камчадальских людей. С утра все лежали не в силах развести огонь, с трудом переговаривались, поминая святого великомученика Георгия — был день поминовения предводителя небесного воинства. Говорили о его тридцатилетней жизни и мученической кончине.

— Вот уж правда, любит нас святой, — пошутил казак Игнатий, — встречаем Егория-голодного постом истинным. Схожу-ка на берег, вдруг порадует тухлой нерпой. — Он выполз, опираясь на пищаль, и скоро вернулся в слезах: — Братцы! Кит выбросился на том самом месте, где мы разбились.

Запировали промышленные, камчадалы даже растолстели, залоснились от китового жира. Вскоре появились бобры. Из всех промышленных лакомств бобровое мясо было самым вкусным.

В июне из досок шитика и из плавника вояжные построили судно: ни лодку, ни плот. Поставили на него мачту и парус из лавтаков, вытесали весла, как на галере пошли на запад от острова к острову, пережидая бури и туманы.

Возле Уналашки увидели бот, узнали «Петра и Павла». Крепчал противный ветер. Капитоновцы стреляли в воздух, кричали, махали шапками, но не были замечены на своем острове. По приготовлениям на чуть видневшемся судне поняли, что бот собирается сниматься с якоря. При волне и встречном ветре решили идти к нему, чтобы быть замеченными. И отошли уже от камней и бурунов, думали дальше, в море, будет легче. Но набежала высокая волна и перевернула утлое суденышко. Пошли ко дну оружие и двести тридцать бобровых шкур. Выбираясь из воды, люди наплаву сбросили с себя парки, зипуны и кафтаны. На берег вышли живыми все восемнадцать. Ежась на ветру, с печалью смотрели, как бот поднял паруса и ушел на запад.

— А знаешь, кто этот год мореходом на «Петре и Павле»? — кривясь, спросил Чупрова передовщик Студенцов. — Андрей Серебрянников! Не оттого ли Бог нас карает, что ты московского купца объегорил? И тесть твой, хозяин «Капитона», по слухам с чертом знался и с покойным командором контракт имел…

Другие промышленные тоже смотрели на Николу Чупрова, как на виновника всех бед.