Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Ну, удавите! — равнодушно согласился он. — Авось, вам полегчает.

Поднялись камчадалы, будто сговорившись между собой, сказали, что устали жить и пойдут умирать.

— Вы же крещеные?! — укорил их казак Студенцов. — Для христианина большой грех — накладывать на себя руки.

— Русский Бог только к русичам строг, как и ваши начальники, а нам отпустит, — сказали они и полезли на скалу. Сели, спина к спине, на самом ветру, как это у них в обычае, и стали ждать смерти.

Проводив их глазами, Студенцов смахнул с глаз слезы, сказал мореходу, потупив взор:

— Прости за злые слова, бес попутал!

— Чего там, — поднялся Чупров и стал разводить огонь.

К вечеру промышленные наловили и напекли рыбы, забили дубинами сивуча, обложили мясо салом и стали тушить среди раскаленных камней.

Казак- передовщик Студенцов, с едой в руках, полез на скалу отговаривать камчадалов умирать. Но те еды не приняли, слушать его не стали и на другой день умерли. Их закопали на берегу, молча помолились и поставили крест из плавника.

На другой день этот крест был замечен с проходившего судна. Оно приблизилось к берегу и бросило якорь. Это был бот «Захария и Елисавета» под началом морехода, курского купца Алексея Дружинина. Шестнадцать промышленных с «Капитона» были взяты на борт.

Бот пошел к Унимаку и там встретил шитик «Святая Троица» под началом морехода Ивана Коровина, в котором, как и в артели «Захарии и Елисаветы», имел паи Никифор Трапезников. Коровин сказал, что возле Умнака видел бот «Святой Юлиан» под началом Степана Глотова. Глотовская артель собиралась зимовать на Умнаке и рассказала, что месяц назад видела трапезниковское судно под началом штурманского ученика Медведева. По уговору Медведев должен был соединиться с Дружининым и Коровиным возле Уналашки, но куда-то пропал.

В сентябре к двум экипажам и остаткам капитоновского вояжа присоединился третий — пакетбот «Святой Владимир», снаряженный тоже иркутским купцом Никифором Трапезниковым в паях с Семеном Красильниковым. Судно пришло на острова под началом морехода Дмитрия Пайкова, передовщика Семена Полевого и казака Силы Шавырина. Так осенью на острове близ Уналашки собралось до двухсот промышленных. Они надеялись дождаться еще и артель Медведева. Двести человек — большая сила.

Теперь рассказы капитоновцев о нападении алеутов никого не пугали.

Как принято со времен стародавних, перед промыслами собрались промышленные в круг, избрали главным передовщиком артели Семена Полевого, передовщиками партий Коровина, Силу Шавырина и Алексея Дружинина. Помолившись, распределили места промыслов. Главный передовщик благословил передовщиков партий, дал наказ, где и во имя каких святых рубить зимовья, где ставить балаганы, какая добыча кому достанется, каких зверей и птиц по именам не называть, чтобы неудачи не накликать, и бабу — бабой, и хлеб — хлебом, а только по-другому. По обычаю наказывал передовщикам смотреть за промышленными, а тем — за передовщиками, во всем слушать избранных начальных, а тем против воли всех не идти и самим суда не творить, а только доносить обо всем ему, главному передовщику.

Николай Чупров с пятнадцатью спутниками пошли в партию Алексея Дружинина на чужой харч, с четверти пая от добытых мехов, так как своего имели только животы да засапожные ножи. На удивление капитоновцам, уналашкинские алеуты встретили их мирно, выдали аманат и вели оживленную торговлю. Но промышленные, построив избу-одиночку, на всякий случай обнесли ее частоколом из плавника. Они срубили на острове еще одно зимовье и несколько балаганов. Алеуты были ласковы и гостеприимны.

Промышленные, проверяя клепцы и ловушки, стали ходить без огненного оружия, а то и в одиночку.

Среди зимы четверо стрелков и передовщик ночевали в зимовье. Дмитрий Брагин остался на дневку, Алексей Дружинин, Степан Корелин, Григорий Шавырин, Иван Коковин отправились налегке проверять ловушки и капканы.

На обратном пути они зашли к знакомым алеутам, промышлявшим поблизости.

По обычаю островного народа их усадили на лучшие места, накормили местным лакомством. Коковин вышел до ветра. Другие уже собирались уходить. Тойон достал кожаный мешочек, вынул из него щепку, бросил в огонь и вывернул кошель, показывая всем, что он пуст.

В тот же миг один из алеутов ударил Дружинина дубиной по голове, другие набросились и зарезали его костяными ножами. Шавырин, при топоре, отбился. Корелин выскочил из бараборы и увидел Коковина, поваленного на землю. Над ним были занесены ножи. Он отбил товарища. К ним подбежал Шавырин с окровавленным топором. Втроем промышленные побежали к зимовью, зная, что алеутам посуху их не догнать.

Возле зимовья было много следов, дверь распахнута. У порога стыла еще красная лужа крови, ручеек вел за печку, за ней, выпучив глаза, сидел раздетый донага Митька Брагин. Он был мертв.

Трое бросились в укрепленную одиночку. С той стороны послышался залп.

Бот «Захария и Елисавета» горел. Ночью, в темноте Григорий Шавырин, Иван Коковин и Степан Корелин пробрались к своим. В одиночке были большие потери. Под видом родственников, желавших навестить аманат, в укрепление пришли десять алеутов. Их не обыскали и они пронесли под одеждой кинжалы.

Со стороны моря, меча стрелы, к частоколу подступала сотня диких. Внутри была резня, снаружи — штурм. Промышленные отбились, но по ту и другую сторону частокола осталось много тел. Семеро аманат, сидя связанными, равнодушно ждали своей участи.

На другой день осаждавших стало еще больше. Они показывали окровавленную одежду и оружие людей, промышлявших в других местах.

— Похоже, только мы и живы, — слушая их, сказал понимавший поалеутски Чупров.

Стали пытать аманат: как могло случиться, что в один день в разных местах за много верст, произошли нападения?

Те, похваляясь, объяснили, что тойоны трех островов решили истребить промышленных. Всем жилам были даны мешочки с одинаковым количеством палочек. В день сжигали по одной. А когда они кончились, стали убивать чужаков.

Шавырин с Корелиным подстрекали перерезать аманат в отместку за гибель товарищей, заложники соглашались, что это справедливо! А призывать сородичей остановить кровопролитие — отказывались.

Припас кончился, осажденных ждала голодная смерть. Нападавшие ждали, когда они ослабнут. На четвертый день осады Корелин, Шавырин и Студенцов решили сделать вылазку. Среди капитоновцев нашелся промышленный, искусно игравший на рожке. Подобрав мотив, Чупров расставил стрелков по местам и выпустил троих бойцов — у каждого в руках по два топора, у казака Студенцова — сабли.

Изумленные алеуты вскочили с мест у костров. Под пение рожка и грохот бубна из укрепления выкатились три живых шара, свистящих в воздухе сапогами, топорами и саблями. Шары врезались в толпу, круша все на пути.