Олег Слободчиков - Заморская Русь

В виду Кадьяка резвились киты, били хвостами по воде, отчего стоял грохот, будто палили из пушек. Среди дня, когда за штурвалом стояли Сысой с Ювеналием, «Финикс» врезался в задремавшего, почти не видного с юта кита.

Затрещали мачты. Кто стоял на палубе — повалились с ног. В трюме заревел скот. Бочаров выскочил наверх в исподнем белье. Проверив, нет ли течи, обругал вахтенных и сам повел судно.

Остров Кадьяк, размером с иное Европейское государство, вместе с прилегающими островами архипелага был горист, но без приметных возвышенностей. Берега изрезаны заливами и удобными бухтами. Здесь много ручьев и мелководных рек. Две из них удивляли обилием рыбы даже служилый охотский люд. Бочаров указал с моря бухту и сказал Сысою, как всегда вертевшемуся возле капитанского мостика:

— Здесь, говорят, высадился Степан Глотов в 1762 году. Когда Андриян Толстых, после очередного вояжа на юго-восток, разбил свой галиот «Андриян и Наталья», лальские купцы да соликамский Иван Лапин вступили в компанию, выкупили побитое судно, отремонтировали и отправили к дальним островам под началом передовщика и морехода Степана Глотова. Его артель первой дошла до Кадьяка, увидела никому неизвестный остров. Бросили якорь. При отливе галиот обсох, а на берегу показались местные жители, похожие на алеутов, только рожи были размалеваны черными и белыми полосами. Среди ночи они подкрались к судну и осыпали палубу стрелами. Промышленные дали залп, разогнали их, но не напугали: когда рассвело нашли на берегу лестницы, бересту, серу, сухую траву.

Была середина октября, искать другое место для зимовки поздно, промышленные усилили караулы и решились зимовать прямо на судне. Тут кадьяки и показали себя, пошли на них с берега парой сотен, впереди себя толкали щиты, сплетенные из веток, метали из-за них стрелки-копья.

Глотовские люди дали несколько залпов. Удивляясь, что пули пробивают щиты, нападавшие разбежались. Но вскоре снова двинулись на штурм, прикрываясь щитами из бревен, которые пули не пробивали. Глотов высадил своих людей на берег с тесаками, топорами и саблями. Рукопашного боя кадьяки не выдержали. Вояжные построили на суше балаган и зимовали, опасаясь далеко отходить на промыслы. В конце мая, без добычи, снялись с якоря и взяли курс на запад. Так-то быть первым! Будто Андриян Толстых этого не знал. — Капитан закашлял и замотал бородой. — Знал! Однако… Чудно нас Господь сотворил!

— Эвон, гору видишь? — спросил, указывая пальцем. — Десять лет назад, в начале августа, подошли мы сюда на двух галиотах: «Три Святителя» и «Святой Симеон Богоприимец и Анна Пророчица» с судовладельцем и нынешним главным пайщиком Гришкой Шелиховым. Вошли в гавань, что нынче называется «Трехсвятительской». Кадьяки встрече не обрадовались. Да еще, как на грех, началось затмение солнца: туземные уверились, что мы — черти и стали готовиться к войне. Многие и сейчас принимают нас за нечисть… Ну, да это сам увидишь, а о шелиховских делах услышишь. Тут старики живут долго, многие помнят первый вояж Степана Глотова.

«Финикс» обошел остров с востока и был замечен с батареи Павловской крепости в Чиниакской губе. Проходя мимо нее узким сорокасаженным проливом в небольшую бухту, фрегат салютовал Российскому флагу, полощущему над крепостью. Навстречу, в узких байдарках быстро приближались алеуты, на широких, стоя на коленях и перебрасывая однолопастное весло с борта на борт, гребли кадьяки. «Финикс» еще не бросил якорь, а на шканцах уже отплясывали туземцы. Кадьяки, которых Сысой с Васькой видели впервые, показались им проворней и стройней алеутов, знакомых по пройденным островам. Одеты они были в короткие парки, через дыры в ноздрях продевали прутки, как удила лошадей, а прорезь на нижней губе казалась вторым ртом. Их черные волосы были стрижены в кружок или распущены по плечам, у иных смазаны жиром и посыпаны красной краской, лица — размалеваны сажей.

Посреди бухты на рейде стоял галиот «Три Святителя».

— Опередил-таки, Гераська, — чертыхнулся Бочаров, смущенно поглядывая по сторонам.

Был прилив. Капитан поднял подзорную трубу, разглядывая метки на сваях причала. Лихо развернувшись, «Финикс» сбросил паруса и ткнулся бортом в стенку так, что не хрустнула бы и яичная скорлупа. «Знай наших!», — повеселел Бочаров. Толпа на причале приняла швартовы.

— Ну, вот! — Сняв шапку, перекрестился и поклонился капитан. — Слава Богу, добрались!

— Слава Богу, Дмитрий Иванович! Слава Богу! — С причала ему приветливо улыбался невысокий коренастый мужчина в штатском сюртуке и треуголке, но с богатыми усами. Увидев монахов на борту, он сорвал с головы шляпу, обнажив глубокие залысины, поклонился. Русские бородачи, стоявшие за его спиной, тоже скинули шапки, стали кланяться. Дикие удивленно вертели головами, разглядывая толпящихся на шкафуте пассажиров.

Старовояжные стрелки, вернувшиеся на «Финиксе» к прежнему месту службы по новому контракту, узнавали в толпе знакомых, радостно кричали им. Те, с удивлением отвечали, спрашивали:

— Что так быстро назад?..

Встреча была шумной.

— Это кто в сюртуке? — спросил Сысой матроса.

— Управляющий кадьякской артелью Алексашка Баранов. Он здесь главный. — Передернув плечами и поморщившись, будто хлебнул кислого, неприязненно добавил: — Купец, хоть и при усах! Нам с дядькой Митькой все потроха проест за казенную водку: флягу-то выпили.

— Митрий, хлеба привез? — кричали с причала.

— Привез и хлеба, и меда, и круп, — кланяясь толпе, улыбался в седую бороду капитан. — Коров с быком — и тех доставил в целости.

Властно раздвигая промышленных людей, вырвавшихся вперед и крепивших сходни, Баранов протиснулся к монахам с треуголкой подмышкой, склонил обнаженную голову перед архимандритом, спускавшимся по трапу, принимая его благословение, ткнулся усами в руку и растроганно замигал:

— Гляжу и глазам не верю! Дошли до Господа молитвы наши!

Один за другим, восемь миссионеров в мантиях, спустились на причал.

Вид целой миссии потряс островитян, диких же поразило отношение промышленных людей к монахам: они смотрели на них, думая, что приплывший на судне седобородый и есть Русский царь. Стрелки и работные Компании, тесня друг друга, старались хотя бы коснуться одежды черных попов. А те, растроганные вниманием, благословляли подступавших к ним людей. Иеродьякон и инок смущенно оправдывались своими недостойными чинами. Прямо на причале затевался молебен о благополучном прибытии.

Отвыкшие от служб и литургий, огрубевшие вдали от России дородные мужчины плакали, вспоминая прежнюю безгрешную жизнь.

— Ах, какой народ! — растроганно вздыхал архимандрит, возлагая руки направо и налево на склоненные головы. — Ради такого народа стоило и дольше плыть…