Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Что ни воевода — то новые поборы! — поддержал его Герасим. — Меняются часто. И что делать? Хотели на отчину вернуться, говоришь, там еще хуже.

— Хуже! — Сел за стол Михей. — Перебраться бы куда подальше, к Тарху и Нефеду на Колыму, что ли! — Вздохнул, начиная обдуманный разговор. — Ты там не пропадешь, — кивнул брату, — каждый год ярмарки. Лыжи, нарты, собаки — все в большой цене. А рожь — два соболя пуд. При Головине и Пушкине в Якутском была вдвое дороже. Притоки на Колыме рыбные, мясного зверя много, — стал увлекаться. — Соболь ушел — и слава Богу! Народу будет меньше, а мы и в песцовых шапках походим. А что? — Встрепенулся, обводя глазами брата и жену, — поехали! Соберемся, станем жить одним домом, по старине. Когда еще кремлевские сидельцы туда доберутся.

— Поедем! Поедем! — заерзал на лавке Якунька.

— Тарх с Нефедом, наверное, по зимовьям да летовьям бродяжничают, — благоразумно заметил Герасим. — Страшно на пустое место.

— Мне все равно, где жить, лишь бы за мужем и с детьми. Нефед там, — всхлипнула Арина, вспомнив старшего сына. — А добираться страшно. На Олекму шли — много претерпели, туда и вовсе. Наслушалась я про Студеное море.

— Далеко! — согласился Михей. — Но если совсем уходить, то перетерпим!

— Что удумали? — скандально вскрикнула женка Герасима и уставилась узкими глазами на сидевших. — Никуда не поеду!

— Я тебя и не зову! — опустил взгляд Герасим. Молодуха с визгом сорвалась с лавки, накинула душегрею, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. — Пусть охладится! — зевнул вслед младший Стадухин. — Больно криклива.

— Такие, сказывают, в блудных страстях злей и слаще! — рассмеялся Михей, глядя на брата.

— По мне лучше ласковые и тихие, — сгоряча отговорился Герасим.

Михей с Ариной смущенно притихли, понимая больше сказанного.

— Есть у меня задумка, — прервал затяготившее молчание старший Стадухин. — Вместо того чтобы служить при остроге, месяцами пропадать в улусах, буду проситься на Индигирку или Алазею. Уеду, срублю дом, другим летом вы с торговыми и служилыми приедете на обжитое место и уже не вернемся.

Выцветавшие глаза Арины расширились, испуганно уставились на мужа. Она спросила одними губами:

— Опять бросишь на годы?

— Нынче дольше, чем на два, не посылают. Новых земель искать не буду, вот те крест, — размашисто перекрестился, не поднимаясь с лавки. — Скажешь — нет! Никуда проситься не буду. Куда пошлют, там и приму службу. Мы — холопы, хоть бы и государевы, судьбу не шибко-то выбираем. И на кой Тарх с Нефедом в служилые поверстались?

Неделя по возвращении с олекминских служб была гульной. Герасим занимался обычными делами, Михей по гостям не ходил, чем выводил из себя скандальную молодуху брата. Ее бесило, что Якунька называл тятькой и атамана, и ее мужа, девка не упускала случая съязвить про свальный семейный грех. Михей с Ариной тягостно помалкивали, не вступая в споры и пререкания, Герасим мрачнел, вздыхал, морщился, однажды взял ее под руку и вытолкнул за дверь.

— Не пропадет!

На третий день к Стадухиным пришел Андрей Булыгин, спешно положив поклоны на образа, стал жаловаться и просить совета.

— Подал дьяку и письменному голове сказку, а воеводе — челобитную служить на Колымском приказе. Обещал прежний ясак с прибылью. Но хитромудрый Гришка Татаринов против моей сказки и челобитной подал встречную — с посулом десять сороков в год к прежнему ясаку. Обещает с охочих людей брать десятину, подвести под государя анюйских ходынцев и верхнеколымских ламутов.

Атаман Стадухин удивленно хмыкнул, поскоблив сивую бороду:

— Дурья башка… Похоже, спина кнутов просит!

— Я так и сказал письменному голове. Но воевода Гришкиным сказкам поверил и посылает его на Колыму, а с ним для своего воеводского надзора подьячего Семейку Аврамова.

— Ну, и что теперь? — спросил Михей, равнодушно глядя на товарища.

— Молчат! На Индигирку отправляют Козьму Лошакова. На Алазею посылали в прошлом году, менять рано…

— На все Божья воля! — со вздохом пробормотал Стадухин. — Без служб не станемся, хомут найдется.

Знойный июль перевалил на другую половину. Отпускные грамоты разом получили люди с семи кочей. Три торговых судна отправлялись на Индигирку. В Нижние зимовья этой реки, Зашиверское и Подшиверское, на перемену прежним приказным шли Кузьма Лошаков, выслуживший чин сына боярского, и сотник Амос Михайлов. На Колыму послали два коча. На одном с торговыми людьми отбывал к месту службы Григорий Татаринов с подьячим Семеном Аврамовым, на другом — казаки со служилыми людьми. Только 27 июля, на Пантелеймона-целителя, караван пошел вниз по Лене. В обыденной спешке все вынуждены были презреть старое поверье, что в этот день нельзя возить хлеб с места на место.

— Дурь! — Взглянул им вслед Михей Стадухин и перекрестился, чтобы не навлечь беды. — К Семенову дню дай Бог дойти до Яны. А там — холода и заморозы. Меняются воеводы, начальствующие люди, но год за годом раньше середины июля уходят только торговые от знатных гостей.

Он был оставлен для гарнизонных служб, Булыгин с отрядом казаков ушел мирить рассорившиеся роды якутов. К Михайлову дню торговые люди, вышедшие с Яны сухим путем, принесли челобитные от Григория Татаринова и Козьмы Лошакова. За Святой Нос, к устью Индигирки, сумел пройти лишь один коч с отрядом сотника Амоса Михайлова. Все остальные были затерты льдами. Судно, на котором шел к месту службы Григорий Татаринов, вмерзло в устье Яны. Не желая зимовать, он со служилыми людьми лыжным путем отправился к Верхнему Колымскому зимовью. Вернувшись к Рождеству с Алдана, Стадухин узнал, что Андрей Булыгин с дюжиной служилых людей ушел на Яну сухим путем. К лету промышленные привезли от него челобитную с просьбой о помощи. Булыгин писал, что дошел до Нижнего Янского зимовья, принял янских, омолоевских и хромовских аманатов у служилого Бориса Михайлова, оставил при них своего человека Алешку Басурманова с пятью служилыми и нартным путем отправился на Индигирку. На пути ему встретились янские ясачные юкагиры и сказали, что казаки в Нижнем янском перебиты толмачом-новокрестом Ивашкой Сидоровым, аманаты отпущены на волю, Ивашка бежал к родне. Булыгин жаловался, что на Индигирке в Подшиверском зимовье всего семь казаков, торговых и промышленных людей мало, поскольку промыслы оскудели, а среди ясачных юкагиров зреет измена. К ней склоняются даже многодетные женки казаков и промышленных.

И снова воевода собирал людей, служивших на дальних реках, выспрашивал, отчего могли взбунтоваться ясачные мужики, не от насильств ли убитого на Яне Алешки Басурманова? Грозил отправить четыре коча торговых и казаков, чтобы наказать изменников, заново подвести их под государя или усмирить боем. На Алазейский приказ по прежним просьбам сына боярского Андрея Булыгина он назначил атамана Михайлу Стадухина. Опять был знойный июль. Со всеми обычными сборами и письменной волокитой раньше Ильина дня караван уйти не мог, а это был крайний срок. Стадухин не хотел повторять того что было в прошлые годы и подал челобитную, чтобы идти с Лены в верховья Яны сухим путем, проторенным Постником Ивановым, Дмитрием Зыряном, Василием Власьевым и многими другими. Оттуда по суху выбираться на Индигирку и Алазею, чтобы не зависеть от погоды и удачи, как на море. Он был уверен, что прибудет к месту службы раньше, чем люди, посланные судами. Пути через Янский хребет Михей не знал, но с Яны до Индигирки хаживал и просил в помощь проводника и толмача Микулу Юрьева, которого обещал оставить в Зашиверском зимовье на Индигирке. Из-за смут и людей, ждущих помощи, просьба атамана была удовлетворена. Воевода решил отправить с ним на Яну морехода Ивана Реброва с наказом привести на Колыму коч, брошенный Гришкой Татариновым. Стадухин получил отпускную грамоту и стал собираться в путь. Его скорые сборы были облегчены торговым человеком Лукой Новоселовым. В прошлом году купец отправил на Колыму товар с приказчиком, но тот почему-то остался на Яне. На Алазею с грузом ушел его покрученник, а там товар забрал целовальник Осип Иванов. Лука Новоселов шел искать свое добро и приказчика, возможно, погибшего от янских бунтов. По его челобитной воевода велел Стадухину разобраться во всем на месте: служилых посадил на прокорм к торговым, торговым дал защиту от служилых. Со всеми вместе набирался хороший отряд, способный усмирить бунтовщиков. За год приострожных служб в доме Стадухиных было много переговорено о переезде на Колыму, поэтому никто не удивился его назначению.