Вениамин Шалагинов - Кафа

Дальше? А вы не забываетесь, генерал? Впрочем, а почему бы и не дальше. Но прежде, Гикаев, один вопрос к вам. Что это за штука, ваш витиеватый чин: генерал от инфантерии? Какая-нибудь фальшивка? Вон что! Так называется пехота? «Соловей, соловей, пташечка»... Вы, значит, оттуда? Все, все понятно!.. Григорий пробыл со мной часов пять-шесть. Да, нами владело чувство. Какое? Знаете, генерал, мне приятно удовлетворить это ваше чисто пехотное любопытство. Но для этого вам придется несколько напрячь свое воображение, чтобы представить, по крайней мере, четыре вещи. Наше последнее расставание было внезапным, а надежда встретиться — очень слабой. Это одно. Позднее же, когда между нами поочередно встали две смерти, его и моя, надежда совсем закрыла свое лицо. Это второе. Теперь третье: встретились мы наперекор всему, и оттого не трудно представить, каким было наше счастье. Наконец, четвертое и главное: мы любим друг друга. Где-то я слышала выражение: дети одной грозы. Мы дети одной грозы, и наша любовь к жизни в чем-то подобна. Мы любим жизнь и друг друга. Что больше? Друг друга.

Как видите, я откровенна.

Боже! Генерал от пехоты, что с вами? Гримаса сделала неузнаваемым ваше лицо. Помнится, у вас было круглое дамское зеркальце, над которым вы собирали до кучи ваши критические волосинки. Гляньте в него, вы белее снега.

Понимаю, Гикаев. Легион шпиков сбился с ног, чтобы бросить большевика в камеру смертников, а этот большевик тайно, с помощью ваших верных слуг, по собственной воле проник в эту камеру... Мы сидим у окна, бутылка бургонского, и зеленая луна в небесном океане.

Что вы спросили? Как он ушел? Не через окно, конечно, он ведь не ангел. Снова си-бемоль мажор, Галактион, и теперь уже не встреча, а прощание. Почему я не ушла с ним?

Во-о-оп-рос!

А вы прислушайтесь, генерал!

Копытный перестук! Верно?

Певучий рожок удалой красной конницы.

Город наш!

Бежать надо вам, а не мне.

Господин Ххо на этот раз был одет с явной претензией: из-под шагреневой куртки жокейского покроя без пуговиц выглядывали рубашка-апаш из тончайшего голландского полотна и белый галстук в пятнышках звезд неопределенного цвета. Очевидно, он хорошо выспался, так как был весьма свеж, голос его рокотал призывно, как любовный рык молодого изюбра, а когда он намеливал кий или вынимал шар из лузы (если даже это был шар противника), лицо его источало столько участливого внимания и доброты, что уже казалось, будто это не суровый страж сурового закона, а священник-миссионер среди дикарей, только что обращенных им в благодарных сынов бога.

В заведении Бекназарова шло величайшее сражение: сам хозяин заведения и сам господин прокурор, первый его гость, играли по крупной. Но если Бекназаров играл только в одну игру — гонял шары, то первый его гость успевал еще делать и другую: он играл победителя, которым пока не был. Сознание, что прокурор уже торжествует победу, лишало Бекназарова обычной его непринужденности и блеска, он подолгу примеривался перед ударом, всякий раз искал «точку», а смазав, с треском ставил кий на борт и тоскующим взглядом посматривал на ящичек с шарами.

В биллиардную вошел Левушка, письмоводитель господина прокурора, и стал что-то шептать ему на ухо.

— Дражайший Бек! — громко заговорил г-н прокурор, приближаясь к партнеру. — Я опередил вас не больше, как на велосипедное колесо. Для победы этого мало, но, пожалуй, достаточно для просьбы разойтись. Служба, брат! Ты хотел бы отложить партию, как это принято в шахматах? Что ж, давай. Минут через сорок, Бек, мы снова скрестим шпаги.

Старенький «роллс» заспешил в храм правосудия: г-н Глотов приглашался на телефонный разговор с г-ном Гикаевым. Пройдя к себе в кабинет, он раскурил сигару и попросил телефонистку соединить его с начальником гарнизона, звонившим со своей дачи.

— Ваше превосходительство! — сказал он в трубку. — Докладывает полковник Глотов.

— Отлично, дорогой... Для начала об одном маленьком пустячке. Помните: веранда у его преосвященства, карты... Не можете ли сказать, как обстоит дело с карточным долгом, удовлетворение которого я ожидаю? — Он умолк и добавил: — Тут два нюанса, как понимаете.

Прокурор подумал и, кажется, понял, какие два нюанса имеет в виду генерал. Очевидно, во-первых, он хотел сказать, что «карточный долг», а точнее, обязанность начальника контрразведки изловить к сроку прибывающего в Городищи большевика его очень занимает. И что, во-вторых, это — тайна.

— Пустяк и есть пустяк, ваше превосходительство, — сказал прокурор смеющимся голосом, с удовольствием вступая в игру. — Должник мог забыть о своем долге.

— Ну, а практическая возможность? Открылась она?

Теперь, конечно, Гикаев спрашивал, располагают ли тайные ведомства данными о прибытии Григория Погодаева в Городища. И, чтобы проверить, правильно ли толкуют его слова на другом конце провода, генерал чуточку убавил тумана.

— Что мне маячит? Борода должника или удовлетворение долга?

— Пока борода, ваше превосходительство,

— Что ж, борода так борода! — смирился генерал. — Перейдем в таком случае к следующей теме: что слышно о конфирмации приговора Кафе?

— Никаких известий, господин генерал. Правда, могу посплетничать: присяжный поверенный, что защищал Кафу, обхаживает Савву Попова и молит поехать в Омск. Он убежден, что вояж этот спасет ей жизнь.

— Пусть едет. Он вернется к ее свежей могиле. Разговор с верховным, что мне предстоит с минуты на минуту, решит все.

Гикаев замолчал.

Он сделал это с каким-то особым значением, как бы передавая прокурору нить разговора. Он ждет моих вопросов, подумал тот.

И спросил:

— Я что-нибудь обязан сказать вашему должнику?

— Самое невинное. Пошутите еще раз насчет бороды.

Драндулет, приписанный к храму правосудия, бежал в сторону злачного заведения Бекназарова с отменной прытью: прокурор рвался в бой. Приподнятый над Благомысловым велением генерала, он испытывал необычайный подъем духа. В тот момент, когда высунутая из окошечка его рука сбивала с сигары хлопьица пепла, а «роллс» делал вираж на углу Четвертой улицы, внимательный наблюдатель мог бы заметить на тротуаре двух доверительно беседующих горожан. Это были Григорий и солдат-инвалид, его пароходный знакомый. Солдат сказал, что видел в Городищах шпика в поддевке и алом жилете, того, что увивался возле них на пароходе. Конечно, он охотился за Григорием.

В тот же день подпольщики решили отправить Григория в таежную республику деда Каландаришвили.

— Карантин? — усмешливо спросил Григорий Чаныгина при расставании.

— Все еще не понял, как это серьезно?

— Понял, понял. Только запомни, на два дня, не больше.