Моника Згустова - Розы от Сталина [Журнальный вариант]

Алан явно подпал под Светланино обаяние. Надо же, второе приглашение!

Самолет медленно кружил над городом, вернее — над островами и полуостровами, сплетенными между собой морем, лагунами и реками. Светлана весело вскрикнула при виде статуи Свободы:

— Смотрите, Алан, какая малюсенькая!

Манхэттенские небоскребы, зеленый прямоугольник Центрального парка…

Алан с растущим волнением объяснял, что журналисты в аэропорту получат ее выступление в написанном виде, а сама она должна будет сказать лишь несколько слов.

— И поосторожнее с этими словами, — предупредил он, — пресса все может исказить.

Алан знал, что все подъезды к аэропорту Кеннеди из-за прилета дочери Сталина будут перекрыты, что там уже находятся десятки полицейских машин и сотни полицейских в форме и в штатском. Светлане, однако, он ничего не сказал, а сама она об этом не думала. Она чувствовала себя свободной и довольной жизнью, как мало когда прежде.

После приземления в Нью-Йорке Светлана последней из пассажиров ступила на трап и в ошеломлении увидела толпы журналистов с микрофонами, фотоаппаратами, штативами и телекамерами. Она не сбежала, а, скорее, спорхнула по ступенькам на летное поле.

— Hello! Рада, что я здесь! — сказала она весело в микрофон. Как девочка, опередившая в игре других детей, подумал Алан; он мрачно стоял рядом, со страхом ожидая того, как именно будет истолкована журналистами такая непосредственность его клиентки. — Скоро мы опять увидимся, — продолжала Светлана с более сильным, чем обычно, русским акцентом, из чего Алан сделал вывод, что она все же волнуется, но пытается скрыть это за веселой непринужденностью. — В следующий раз я больше расскажу вам о себе, а сейчас дайте мне отдохнуть, я просто валюсь с ног от усталости! — смеялась она.

Алан, впрочем, отметил про себя, что Светлана усталой не выглядит; напротив, эта женщина, несмотря на утомительный восьмичасовой перелет, казалась молодой, красивой и бодрой; ее русые волосы развевались на ветру и сияли как солнце, прятавшееся в тот день за тучами. Журналисты были очарованы и написали об этом в газетах.

— Ну вот, это мы пережили, — сказала Светлана Алану Шварцу, как только они сели в машину и выехали из аэропорта Кеннеди на автостраду; движение на шоссе в сторону Лонг-Айленда было очень оживленным. — Алан, вы видели в аэропорту рекламный плакат, где большими буквами написано BEFORE-AFTER [6] ДО-ПОСЛЕ (англ.). ? Под словом «до» была толстая бесформенная женщина, под словом «после» — она же, но превратившаяся в фею с тонкой талией. Это была реклама какой-то косметической процедуры. Знаете, сейчас я чувствую себя так, словно надо мной написано AFTER; прежняя Светлана, неотесанная и советская, осталась где-то далеко, а новая родилась как раз сегодня. И мы еще не знаем, какой она станет…

Светлана не уставала удивляться. Сколько же тут женщин-водителей собственных автомобилей! Молодые красавицы, подростки, обаятельные дамы среднего возраста с жемчужными ожерельями, почти старухи с сигаретой во рту и в шляпах — все они вели машины так легко и изящно! Белые, чернокожие, азиатки! А прически! А украшения! У Светланы разбегались глаза: короткие современные стрижки, как у Твигги, длинные гривы, развевающиеся в открытых машинах, серьги, браслеты и бусы всех цветов радуги. Если в России признаком хорошего тона считалось не выделяться из толпы, то здесь у каждой женщины имелся собственный стиль, она была самой собой.

Женщина за рулем всегда ассоциировалась у Светланы с независимостью от мужчин. В послевоенной России женщины, за редким исключением, легковые машины не водили. Светлана же села за руль в ранней юности. И отец был первым пассажиром ее нового автомобиля. Он смотрел на нее с искренним восторгом! Светлану очень обрадовала тогда такая реакция человека, привыкшего, чтобы всегда восхищались только им. Сам отец водить не умел и всю жизнь пользовался услугами шоферов. Она сравнивала московские машины с удобными, разноцветными и блестящими здешними автомобилями, сияющими под солнцем… Под солнцем? На небе были тучи, но этот день все равно казался ей светлым. И машины тут водят только женщины! Эмансипированные американки, знающие, чего они хотят, идущие к цели и никому не позволяющие вмешиваться в их дела. Она тоже хочет стать одной из них! Надо сразу записаться в автошколу, потому что ее русское водительское удостоверение тут недействительно…

— О чем вы думаете? — спросил Алан.

— О том, своими ли автомобилями управляют все те женщины, которых мы видим вокруг.

Адвоката этот вопрос застал врасплох.

— Ну да, конечно… в большинстве случаев. Хотя некоторые машины могут быть взяты напрокат.

— А вот в России почти ни у одной женщины нет машины, разве что у какой-нибудь знаменитой актрисы, да и то редко.

— Хм… ну да… тут по-другому.

— Здоровье женщин — это здоровье народа, — сказала она задумчиво.

Алан не знал, как реагировать. Наконец ему кое-что пришло в голову, и он обрадовался, потому что можно было похвалить Россию:

— У вас ведь здравоохранение бесплатное? У нас такого нет.

Светлана замотала головой:

— Я имею в виду другое здоровье. И слова эти не мои, они принадлежат одному социологу прошлого века.

Машина уже подъезжала к белому двухэтажному деревянному дому с красными ставнями, где Светлане предстояло жить первое время: это был дом переводчицы Присциллы Джонсон Макмиллан, которой поручили перевести книгу «Двадцать писем к другу» на английский.

Возле дома стоял седовласый розовощекий атлетического вида мужчина со смеющимися голубыми глазами.

— Стюарт Джонсон, — представился он и широко улыбнулся. — Отец Присциллы. Приветствую вас в Америке! Будьте у нас как дома!

Она лежала на деревянной кровати, скрипевшей при каждом движении, и это ее успокаивало: все в порядке, ничего дурного случиться не может. Любопытно, что в окружении старинных вещей чувствуешь себя как-то спокойнее. До сих пор она, подобно большинству русских, думала, что в Америке нет ничего, кроме цемента и пластика. Но вот теперь она живет в деревянном доме с викторианским интерьером, где половицы и лестница скрипят при каждом шаге, где сидят на старинных обитых стульях за деревянным столом, покрытым скатертью ручной вязки, где на застекленных полках стоят старинные чайные сервизы и фарфоровые статуэтки, а паркет застелен красно-белыми персидскими коврами. Вечером тут зажигают лампы с желтыми и розовыми абажурами и топят камин. Так это и есть Америка? Что ж, здесь куда уютнее, чем я думала, сказала себе Светлана, сладко потянулась и закрыла глаза.

Да, точно, старинные интерьеры успокаивают, повторяла она с закрытыми глазами. И почему только ее отец не обставил ни один из своих домов так, чтобы там было уютно? После смерти матери он раз в год, а то и чаще полностью перестраивал дачу в Кунцеве. Но результат всегда был один и тот же: холод, отчуждение, безвкусица. Зато здесь — как в романах Диккенса.