Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Высокие колосья шуршали о седло. Сзади выли и визжали татары. Жеребец Хоробрита по-прежнему неутомимо рвался вперёд, оставляя в молодой пшенице прямой след. И тут с правой стороны раздался остервенелый лай собак, науськивающее гайканье татар. Видимо, он слишком поздно свернул в поле. Оно оказалось рядом со становищем, и охрана селения увидела погоню. Клубок свирепых псов приближался. Но вот поле закончилось. Всадник вырвался на берег реки. Горячий жеребец с ходу бросился с саженного обрыва в реку, поплыл к противоположному берегу. Река была неширока, но полноводна, сильное течение несло мусор, ветки. Хоробрит сполз с седла, плыл, держась за высокую луку седла. Вода была тёплой. Берег приближался, нависая над рекой высоким обрывом, над ним чернели кроны деревьев, вода под берегом затенена ветвями. Жеребец успел добраться до тени, когда на берег выкатился рычащий клубок собак и показались вооружённые татары. Псы с лаем метались вдоль обрыва, не решаясь кидаться в воду. Татары наугад пускали стрелы. Течение продолжало нести лошадь и человека. В густой тени погоня не могла их видеть. Вскоре в береговом откосе показалась пологая выемка, и беглецы выбрались на берег. Скрываясь в лесу, Хоробрит видел, что татары скакали вниз по течению, ища место для переправы.

«И пошли есмя в Дербентъ двема суды: а одном судне посол АсанбЂг, да тезики, а в другом судне шесть москвич, да шесть тверич, да коровы, да корм. А встала фурговина на море, да судно меншое разбило о берег и пришли кайтакы [101] Жители горной области на юго-западе Дагестана. да людей поймали всЂх.

И пришли есмя в Дербентъ, и ту Василей поздорову пришёл, а мы пограблены...»

Лес постепенно редел, наконец остался позади. Перед Хоробритом распахнулась ковыльная степь. Приметив верстах в трёх возвышение, Афанасий направил коня туда. Поднялось над степью солнце, осветило окрестности, прогревая воздух. Земля парила, травы были влажны. И сразу степь преобразилась, мириады росинок засверкали на солнце, подобно бриллиантам, опаловым и бирюзовым огнём загорелись цветы, вспыхнула изумрудом листва в ближней роще. Хоробрит на миг испытал желание слиться с этой красотой, раствориться в ней. Опять земля звала его. Но он продолжал ехать.

Поднялась из кустов тамариска потревоженная всадником дрофа, грузно пролетела саженей двадцать, опустилась в ковыли. Афанасий оказался неплохо вооружён. Сын Касима имел при себе полную воинскую справу: к седлу на кожаной петле прикреплено налучье и тул, полный стрел, с кармашком для плети и кистеня, с нарядным тохтуем [102] Тохтуй — чехол, предохраняющий стрелы от сырости. , сшитым из атласа, украшенным жемчугом. С правой стороны седла имелся джид [103] Джид — плоский колчан для копий. , в котором находились четыре джерида — коротких метательных копья. Жаль, у царевича не оказалось походной сумки, в которой воины обычно хранят еду, запасные наконечники для стрел, особо ценную добычу, мазь, тряпицы для перевязывания ран.

Хоробрит остановил жеребца, снял с тула тохтуй. Стрелы оказались обыкновенными кайдаликами [104] Кайдалики — стрелы с плоскими наконечниками. . Налучье тоже из атласа и украшено драгоценными камнями. Баско живут цари, шайтан их раздери. Приготовив лук со стрелой, Хоробрит направил жеребца туда, где опустилась дрофа. Большая серая птица неуклюже взлетела. За ней поднялась другая. Тут без еды не останешься. Афанасий сбил первую дрофу, пронзив стрелой тонкую шею. Весу в жирной птице оказалось без малого пуд. Привязав дрофу к седлу, он поехал к возвышенности.

Много в степи курганов, хранилищ поучительнейших тайн. Когда-то по этим местам проходило войско Тимура, гоняясь за Тохтамышем. Но воину ли разгадывать загадки прошлого. И этот холм, покрытый травой, тоже был курганом. Какой богатырь погребён под ним? Видать, славным был воином, коль оказали такие почести. Отличное место для обзора, далеко видно. Афанасий воткнул у подножия кургана джид, накинул на него поводья, пустил жеребца пастись, не забыв ласково погладить своего спасителя по крутой мощной шее. Ладный конёк оказался у царевича, вынес проведчика из беды.

Ощипав жирную дрофу, проведчик набрал сухого бурьяна, высек кресалом огонь, зажарил добычу. Часть жареного мяса, истекающего соком, сложил в тохтуй. Видел бы царевич, для чего используют его атласный мешок! Остался ли он жив после жестокого удара об землю? Вряд ли. Выбросил его Хоробрит из седла со страшной силой. Но если он мёртв или покалечен, то теперь от Хоробрита не отстанут, будут гоняться за ним до самого края земли. Думая так, он не забывал поглядывать в сторону синеющего на горизонте леса.

Дав жеребцу отдохнуть, Афанасий вновь вскочил в седло. Солнце припекало, над степью дрожало голубоватое марево. Всюду, куда проникал взор, лениво колыхались седые ковыли. Пустынно, только стайки юрких пичуг летали.

Куда ехать?! На северо-западе орда ногаев, через них не пробиться. На востоке дорье Хвалитское [105] Так в своих записках А. Никитин называет Каспийское море. , прямо на юг — в предгорьях пасут стада касоги, те самые, у которых когда-то князь Мстислав Удалой зарезал в единоборстве богатыря Редедю. «Вынем нож, удари в гортань ножем, и ту бысть зарезан Редедя». Обо всём этом сведения хранятся у князя Семёна. За землями касогов начинаются дикие неизведанные горы. Через них тоже не перебраться. Князь Семён вызнал у тезиков, что вдоль Хвалынского моря по побережью тянется полосой степная равнина, достигая Дербента. По ней и следует ехать.

Хоробрит не чувствовал себя одиноким. Воспитанный для воинства, он был постоянно готов к опасностям, к схваткам, дерзости и помнил главное — за его спиной Русь. Но родина далеко, и даже лес ныне враждебен ему.

И вдруг Афанасию послышалось, что его кто-то окликнул. Он привстал на стременах, огляделся. Ни единой живой души. Но оклик повторился и был тревожен.

— Афонюшко! — звал кто-то.

Над вершиной кургана, там, где особенно густо клубилось марево, из солнечного зноя вдруг возник волхв в белой развевающейся рубахе. Он махал Хоробриту рукой и звал к себе. Хоробрит вскачь поднялся на вершину кургана. Волхв исчез, лишь переливался воздух. Проведчик глянул на север и увидел, как из тёмной дубравы выкатились в степь чёрные точки и устремились в его сторону. Их было много. Это были татары, впереди всадников неслись собаки-выжлецы, натасканные на людей. Погоня. Он рванул жеребца, поворачивая на юг. Жеребец нетерпеливо фыркнул, предчувствуя бешеную скачку, присел на задние ноги, прыгнул.

Много дней и ночей уходил он от погони. День сменялся вечером, ночь утром, и опять наступал день. А впереди неутомимо расстилался свиток пространства. Степь торопливо убегала назад под несмолкаемый перестук копыт. Великолепный скакун, не зная усталости, уносил Афанасия на юг. Степь уступила место солончакам, безжизненным и серым, за ними потянулась безводная пустыня с песчаными барханами и редкими кустами жёлтых колючек. Здесь их застигла брюхатая туча, стремительно наползшая со стороны моря. Мгла окутала небо. Засвистел ветер, вздымая песок. Но песчаная буря скоро прекратилась, и хлынул освежающий ливень. Темноту прожигали молнии, тяжкий гром сотрясал небо, казалось, оно вот-вот развалится на куски. Но Афанасию был приятен дождь, в полном восторге он поднимал руки, кричал в упоении: