Кейт Мосс - Огненные палаты

– А почему вы должны были об этом пожалеть? – сказала Сесиль.

– Через шесть лет у нас родился Эмерик, а еще через шесть лет – Алис. Ты души не чаяла в своих младших братишке и сестренке. Мы всегда говорили, что откроем тебе правду о твоем происхождении, когда настанет нужный момент. Но почему-то этот момент все никак не наставал и не наставал, а потом Флоранс умерла, и я пал духом. К тому же до этого все ведь было хорошо. Дела в лавке шли отлично, жаловаться было не на что. Мы ни в чем не нуждались. Наверное, я просто предпочитал ни о чем не думать. Флоранс сказала мне, что завещание в надежном месте. Я решил, что она спрятала его где-то на территории самого замка. Потому я и вернулся в Пивер – чтобы его отыскать.

Мину некоторое время молчала, думая о том, как отчаянно три старых друга рисковали, чтобы спасти ее жизнь, и как почти двадцать лет хранили этот секрет.

– Каким образом Бланш де Пивер меня нашла?

Лицо ее отца исказила мука.

– Это моя вина.

– Расскажи ей, Бернар, – сказала Сесиль.

Он кивнул:

– В январе, на обратном пути в Каркасон, меня арестовали в Тулузе и бросили в тюрьму инквизиторов.

– Отец, – прошептала Мину, совершенно ошеломленная. – Но почему ты ничего мне не сказал?

– Я не мог, – покачал головой Бернар. – Меня бросили в одну камеру с Мишелем Казе. Ему пришлось куда хуже, чем мне. По ночам мы разговаривали – чтобы было не так страшно, – и я рассказал ему об этом. Правду о твоем появлении на свет. – Он повесил голову. – Его пытали на дыбе, я это слышал. Должно быть, он рассказал это инквизиторам. Это из-за меня он погиб.

– Вовсе нет, – живо возразила Сесиль. – Ты взваливаешь на свои плечи слишком большую ответственность, Бернар. Все закрутилось после смерти этого старого мерзавца. С той самой минуты, как он испустил дух, Бланш де Брюйер была готова на все, лишь бы упрочить свое положение. До нее дошли слухи о ребенке, который остался жив.

– Но каким образом? – воскликнул Бернар.

– Судя по тому, что я слышала, видимо, мадам Габиньо перед смертью каким-то образом заставили говорить. Ты сказала, что на письме, которое ты получила в Каркасоне, была печать де Брюйеров, Мину?

– Да.

– Возможно, Бланш состояла с мадам Габиньо в переписке? Иначе каким образом она могла заполучить именную бумагу Бланш?

Мину кивнула.

– А потом, когда Бланш получила, чего хотела, она убила повитуху.

– Боюсь, что так. – Мадам Нубель немного помолчала. – А может, капитан, который был в тот день в опочивальне, признался кому-нибудь, что не видел ребенка собственными глазами. Да даже жена старины Лизье в доме по соседству могла заметить, что мы зачастили к повитухе, и сложить два и два. Суть в том, Бернар, что слух мог распространиться как угодно. А как именно, мы никогда не узнаем. Я знаю лишь, что это не твоя вина.

Голова у Мину шла кругом от противоположных мыслей, в душе боролись противоречивые эмоции. Нелегко было уложить в голове все это: трагическую смерть Маргариты, мужество ее родителей… Но так ли важно все это было теперь, столько лет спустя? Разве вскрывшиеся обстоятельства ее появления на свет делали ее другим человеком?

Внезапно Мину охватило острое желание поговорить с Питом. Он бы помог ей разобраться в себе. Потом ей подумалось, как рад он был бы узнать, что ее родная мать была гугеноткой.

Она взглянула в окно, где уже брезжил бледный рассвет и сквозь серую мглу начинали проступать призрачные очертания деревьев. Где он сейчас, все еще там, в лесу? Ищет ли ее? Или его тоже схватили?

Девушка усилием воли выкинула эту мысль из головы.

– Флоранс всегда считала, – продолжал ее отец, – что, когда сеньор Пивера умрет, ты должна иметь право сама решить, хочешь ты или нет претендовать на наследство.

– А что, других детей нет? – спросила Мину.

– Ни одного, хотя Гильом сказал мне, что Бланш де Брюйер в положении. Никто не верит, что это ребенок покойного сеньора, но, если это окажется мальчик, он будет первым в линии наследования. Что же до прав на наследство, я даже не знаю, существует ли оно еще вообще.

Мину вздохнула:

– Существует. Оно у меня. Мама спрятала его в Маргаритину Библию и послала ее своей сестре в Тулузу.

– Сальвадоре? – изумилась Сесиль. – Просто поразительно.

– И она до сих пор у мадам Буссе? – спросил Бернар.

– Да, во всяком случае, еще несколько дней назад была. Тетя жила в страхе перед своим мужем. Когда подарок прибыл, месье Буссе запретил ей оставлять у себя протестантскую Библию. Но она в кои-то веки его не послушалась и спрятала книгу в церкви через дорогу от их дома в Тулузе, где она и оставалась до тех пор, пока я неделю тому назад ее оттуда не забрала. Я зашила ее в подкладку моего плаща вместе с… еще с одной ценной вещью, а плащ отдала на сохранение Эмерику, когда нас остановили на выезде из Тулузы. – Она помолчала. – Я очень надеюсь, что плащ все еще у него.

Мадам Нубель хлопнула в ладоши:

– А, твой зеленый шерстяной плащ, то-то он показался мне знакомым! Когда мы вчера встретились с Эмериком в деревне, он был на нем, и выглядело это, скажу я вам, весьма странно. Да, кстати, за поясом у него был серебряный кинжал.

Мину улыбнулась, вспомнив, как горд был ее брат, когда Пит подарил ему нож.

– Самое смешное, что я никогда не стала бы претендовать на поместье. Я с радостью уступила бы ей мои права.

В коридоре послышался какой-то шум, и они все разом обернулись к двери в камеру.

– Кто-то идет, – прошептала Сесиль.

– Может, это Лизье? – с надеждой в голосе предположил Бернар. – Или смена караула.

– Или это она наконец явилась за мной. – Мину поднялась. – Я готова.

Уже светает. Я приказала привести ее ко мне в лес.

Валентина я оставила спать в моих покоях – и спать он будет еще долго. Ему снятся сны о власти, славе и величии. Он воображает себя на епископском престоле. Сегодня в Тулузе, завтра в Лионе, а может, и в самом Риме. Он видит себя толкователем Святого Писания и главой нашей Матери Церкви.

Он вознесся выше самого Господа.

Голоса в моей голове звучат громко и настойчиво. Они говорят, что я не должна ему больше доверять. Валентин твердит, что, если он сам с трудом может отличить подделку от оригинала, какова вероятность того, что их сможет отличить кто-то другой? Он говорит: как только фальшивая плащаница окажется за стеклом, никто не узнает, что она не настоящая.

Иллюзия.

Но Господь узнает. Он видит все.

Я долго пребывала в плену заблуждений, но теперь я понимаю. Несмотря на все разглагольствования о служении Богу, истинная его цель – тот человек, а не возвращение бесценной реликвии. Пит Рейдон стал для него навязчивой идеей. Валентину просто невыносима мысль о том, что его обвели вокруг пальца – и не кто-нибудь, а человек, который некогда был так ему дорог. Когда любовь превращается в ненависть, она становится самым сильным и разрушительным из всех чувств. Я поняла это, когда убила отца. Мой покойный муж тоже понял это, когда я убивала его.