Кейт Мосс - Огненные палаты

Мину Жубер – мой враг.

Если бы Валентин не остановил меня, я убила бы ее в тот же самый миг, как ее схватили. Он не стал ее трогать лишь потому, что считает, что она приведет его к Рейдону. Он будет играть в инквизитора до тех пор, пока не получит от нее сведения, которые ему нужны.

Мне же нужно, чтобы она умерла. Господь приказал мне сделать это. Он говорит со мной, а я внемлю. Это Он направляет мою руку.

Она должна принять смерть от огня. Огненные палаты, очищение души. Если ее дух чист, он вознесется на небеса. Если же нет, тогда ее заберет дьявол.

Разве не сказано в Библии, что всему свое время: время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать?

Вот где всему этому суждено завершиться. В огне и в пламени.

– Уже почти светает, – сказал Пит, подтягивая колени к груди и закутывая ноги плащом. – Скоро что-то должно произойти.

– Может, и да, – зевнул Беранже. – А может, и нет.

Ночь они провели, прячась в лесу. Это Беранже оглушил Пита – решив, что тот состоит на службе в гарнизоне Пивера, – а Пит, в свою очередь, набросился на Беранже, подумав, что это он убил молоденького солдатика, которого, как он теперь знал, звали Гильом Лизье.

Когда поисковый отряд с собаками и горящими факелами подобрался вплотную к их укрытию, а потом и еще ближе, они вынуждены были отступить глубже в чащу леса, вниз по склону холма. В конце концов они решили дождаться утра и тогда уже попытаться выяснить, что произошло.

– Видал я на своем веку немало рассветов, – сказал Беранже, – но такого изумительного еще никогда. Чудесный край.

– Ты горожанин?

– Каркасонец до мозга костей. Так-то, конечно, с гарнизоном помотался, как без этого. Шесть месяцев провел на Итальянской войне, но за исключением этого нигде дольше, чем на месяц-другой, не задерживался. В конце концов Ситэ всегда звал меня обратно. – Он откашлялся, изгоняя из легких ночной воздух. – А ты? Тоже, небось, городской мальчишка?

Пит кивнул:

– Мой отец был француз, из Монпелье. Я никогда его не знал. Моя мать ни разу о нем ни одного дурного слова не сказала, хотя, по правде говоря, он бросил ее в Амстердаме.

– Она была голландка?

– Да. Она умерла, когда мне было семь, но мне повезло, и меня взял к себе один великодушный человек, католик, настоящий христианин, каких мало. Всю жизнь жил, как учит Святое Писание. Он оплатил мое ученье, а я схватывал все на лету, так что потом он отправил меня в коллеж в Тулузу. Он даже оставил мне в своем завещании щедрое наследство.

– Но ты же не католик, – заметил Беранже.

– Тогда был католиком.

– А теперь гугенот.

– Да.

Между ними повисло молчание.

– А мадомазела Мину как думает, что ее отец на все это скажет? – спросил в конце концов Беранже.

За ночь Питу стала совершенно ясна степень восхищения, которое старый солдат питал перед семейством Жубер, и он вдруг неожиданно для самого себя выложил Беранже все о своей любви к Мину.

– Я не знаю, – признался он честно. – А ты как думаешь, Беранже? Ты ведь знаешь, что он за человек. Думаешь, Бернар Жубер согласится отдать за меня свою дочь, несмотря на то что я не католик?

– Знаешь что, дружище, если мы выберемся из этой передряги живыми и вернем Мину домой, готов поспорить, что он согласится отдать тебе что угодно, – хохотнул Беранже.

Пит какое-то время смотрел на него, потом тоже рассмеялся:

– Хорошо сказано, дружище. Надеюсь, что ты прав.

Внезапно он осекся.

– Ты ничего не слышал? – Пит выхватил свой кинжал и вскочил на ноги. – Вон в той стороне.

Беранже поднялся и обнажил свою шпагу, потом бесшумно отступил в тень дерева на противоположной стороне лесной тропки.

Некоторое время ничего больше не было слышно. Потом до них донесся хруст листвы под чьими-то ногами, шорох отброшенного башмаком камешка и хруст сломанной ветки.

Пит молча показал один палец.

Они дождались, пока пришелец поравняется с деревьями, и Пит, выскочив перед ним, приставил к его горлу кинжал, так что тот не успел даже вскрикнуть.

– Пикнешь – убью.

Алис услышала за окном собачий лай, увидела огоньки факелов и стала кричать, чтобы ее отвязали. Но никто не пришел, и в конце концов она так и уснула в своем жестком кресле, уткнувшись затылком в спинку и с привязанными к сиденью запястьями.

Разбудил ее какой-то шум. Она открыла глаза и увидела, что солнце уже поднимается, заливая комнату бледным желтым светом. Девочка замерзла, все тело у нее затекло, шея болела, к тому же ей было ужасно нужно на горшок. Помимо этого, она проголодалась, и, хотя ей по-прежнему было страшно, положение уже не казалось таким безнадежным, как ночью.

В комнате она находилась одна. Нянька куда-то делась, слуги монсеньора Валентина со шрамом на лице тоже нигде не было. Потом Алис вспомнила, что его отправили провожать аптекаря обратно в деревню.

Она поежилась. А вдруг никто не вернется? Вдруг они совсем забыли про нее и она умрет здесь с голоду? И найдут ее только через много лет, когда от нее останутся одни кости. Чтобы отогнать от себя эти мрачные мысли, Алис закрыла глаза и стала думать про своего пестрого котенка. Теперь-то он уже не котенок. Она очень надеялась, что Риксенда и мадам Нубель его не обижают и он еще не успел ее забыть. Думать про Мину, Эмерика или про отца она больше не могла. Слишком невыносима была боль разлуки.

Из-за двери донесся какой-то шум. Алис воспрянула духом:

– Эй?

Дверь распахнулась. Алис заморгала. На пороге стояла Бланш, с ног до головы одетая в белое: платье с вышитой на корсаже серебряной fleur-de-lys, королевской лилией, и подбитый атласом плащ. Она была похожа на ангела. Странно, как у такой прекрасной женщины могла быть такая черная душа.

– Пора идти.

– Куда мы идем?

Бланш ничего не ответила. Она накинула на шею девочки веревку, как будто собиралась тащить ее куда-то на аркане, и лишь после этого ножом перерезала ее путы.

– Если попробуешь сбежать, я убью тебя, – произнесла она пугающе ровным голосом, потом подняла глаза к небу. – Я убью ее.

– С кем вы разговариваете? – спросила Алис.

Бланш ничего не ответила.

– Куда мы идем? – повторила девочка.

Женщина медленно растянула губы в странной улыбке:

– Разве я не говорила тебе, что твоя сестра придет за тобой? Ну вот она и пришла. Господь привел ее ко мне. Мину здесь. Она ждет тебя в лесу.

Алис, метавшаяся между надеждой и ужасом, почувствовала, как в животе у нее похолодело. Ей очень хотелось, чтобы это было правдой, и в то же самое время она отчаянно молилась, чтобы это была неправда.

– Я вам не верю!

– Я отведу тебя к ней, – произнесла Бланш все тем же безжизненным голосом.

Алис стало страшно, что Бланш сошла с ума. Глаза у нее блестели, но отсутствующий взгляд был обращен куда-то внутрь себя. Пальцы сжимались и разжимались, потом, растопырившись, обхватили разбухший живот.