Кейт Мосс - Огненные палаты

Он почувствовал, как она застыла в его объятиях.

– Я тебе больше не нужна?

– Нет, дело не в этом, – сказал он, чувствуя острую жалость, которая подтачивала его решимость. – Совершенно не в этом. Но я дал…

– Что мне сделать, чтобы доказать мою любовь к тебе? – спросила она очень тихим, очень молящим голосом. – Чтобы доказать мою преданность Господу? Ибо, служа тебе, я тем самым служу Ему. Если я не угодила тебе, наложи на меня епитимью. Скажи мне, что мне сделать, чтобы исправить все между нами.

Видаль сплел пальцы с ее пальцами:

– Ты не сделала ничего плохого. Ты прекрасна и великодушна, ты…

Шелковая лента, скреплявшая на шее ее плащ, развязалась, и он соскользнул с ее плеч, каскадом голубой струящейся материи упав под ноги. Под ним не оказалось ничего, кроме тончайшей сорочки. Угадывавшиеся под полупрозрачной тканью очертания тела, пышная грудь и крутые бедра, набухший живот – все это было еще прекраснее, чем он помнил.

– Мы не должны… – выдавил он, но голос его пресекся.

В своем воображении Видаль упал на колени перед величественным алтарем в соборе. Снова и снова пытался он вызвать в своем воображении сводчатые каменные потолки и розетку окна, окровавленные лодыжки и запястья распятого Христа. Он силился заменить оглушительный грохот крови в ушах пением хора, ангельскими голосами певчих, взмывавшими ввысь, под самые своды, и разносившимися по дальним приделам собора. Обещание воскрешения и вечной жизни, уготованных тем, кто следовал за Ним и подчинялся Его законам.

Ее рука скользнула меж его ног:

– Я хочу лишь подарить тебе утешение. Ты так тяжко трудишься на благо других.

Видаль закрыл глаза, бессильный сопротивляться ее вкрадчивому шепоту.

– В те дни после твоего отъезда, – шептала она, – я не могла ни спать, ни есть, ни пить. Мне смертельно тебя не хватало.

Он хотел воспротивиться, заговорить, но у него перехватило горло. Он подхватил ее на руки и понес в полумрак укромной галереи.

– В Тулузе о тебе говорят как о будущем епископе, – промурлыкала она. – А к Михайлову дню даже как о будущем архиепископе, самом молодом в Лангедоке за много лет. Я могу помочь тебе стать тем, кем тебе предназначено было стать. Величайшим человеком своей эпохи.

Забыв обо всем на свете – и об окнах, выходящих во двор, и о шуме пробуждающейся к жизни Тулузы повсюду вокруг них, – он потянул наверх ее сорочку, обнажая гладкую белую кожу. Он не слышал ни грохота ведра на улице, ни звона колоколов собора, ни шагов Боналя, беспокойно расхаживавшего туда-сюда перед калиткой. Сейчас для него не существовало ничего, кроме движения его плоти внутри ее, в голове не было ни единой мысли – все затмевало желание.

– Ты раздобыл сведения, которые я просила тебя раздобыть? – выдохнула она ему в ухо.

Видаль ничего не ответил. Он не мог. Он больше не понимал, на каком свете находится. Потом он почувствовал, как она резким движением ухватила его за волосы и рванула его голову назад. Ее острые зубы впились в его губу, и его пронзила острая боль.

– Где можно найти семейство Жубер? – спросила она, зажимая ему рот ладонью. – Ты обещал разузнать это для меня.

Видаль не ответил, но Бланш продолжала прижимать ладонь, пока ему не показалось, что его легкие вот-вот лопнут.

– В Каркасоне, – прохрипел он.

Когда на него обрушилась ослепительная волна блаженства, Видаль закричал, не заботясь больше о том, кто может его услышать, и крик этот был ее именем. Он не видел ни удовлетворенного выражения, промелькнувшего в ее черных глазах, ни крови – его крови – на ее губах.

Делегация ждала на углу улицы Тор. Мину наблюдала за тем, как ее дядя и торговец оружием, Дельпеш, о чем-то совещаются, склонив друг к другу головы. Затем, ни слова не говоря, они развернулись и зашагали в направлении здания ратуши. Молодой человек в желтом плаще и монах последовали за ними. Мадам Буссе нерешительно помахала мужу рукой, но тот словно ничего и не видел.

«Вот невежа», – подумала Мину, обидевшись за тетку. Процессия между тем возобновила свое движение вглубь старейшего квартала Тулузы. Здесь, среди этих расчерченных перекрестьями темных балок домов и узеньких переулочков, самые названия улиц были живым напоминанием о средневековых ремеслах, некогда приведших город к процветанию: ростовщиках, котельниках, мясниках, свечниках, торговцах сукном и адвокатах.

Когда процессия медленно вышла на площадь Сален, где когда-то находился старый соляной рынок, солнце поднялось довольно высоко. Деревья здесь уже начинали зеленеть, а стволы их серебрились в лучах солнца. Мину против воли залюбовалась зданиями казначейства и королевского монетного двора, величественными окнами и затейливой архитектурой самого парламента. Все это дышало незыблемостью и могуществом. В углу площади размещались суд и тюрьма инквизиции, соседствовавшие с современными зданиями, предназначенными для проживания членов магистрата и клерков, адвокатов и присяжных поверенных.

Наконец они прошли сквозь ворота внутри высокой красной стены и, миновав поросший травой ров, очутились в предместье Сен-Мишель.

– Хотя мы сейчас находимся за пределами города, – не преминула заметить тетушка Буссе, – это замечательный район. Очень славное местечко.

– Очень похоже на то, – вежливо отозвалась Мину.

Процессия Буссе влилась в толпу, ожидающую перед входом в приходскую церковь Святого Сальвадора. Ветер трепал полы белого стихаря священника, закручивал их вокруг его ног. Луч солнца упал на серебряный крест, начищенный до блеска, и солнечным зайчиком запрыгал по кирпичной облицовке западной стены приходской церкви. В воздухе стоял нестройный гул пробующих голоса инструментов: музыканты готовились играть. Бубны и кифары, пузатые кожаные волынки и самшитовые лютни, звон и блеск тамбуринов.

– Говорила ли я тебе, племянница, что меня назвали в честь святого Сальвадора? – прошептала Мину тетка, хотя понижать голос было совершенно не обязательно. – Таков был выбор моей матери, и, хотя это и нескромно, я всегда гордилась тем, что ношу столь выдающееся имя.

– И по праву, тетушка. Это замечательное имя.

Тетка улыбнулась, и на щеках у нее заиграли ямочки.

– В этой церкви я венчалась. Свадьба была изумительная, все это отметили. Таких пышных празднеств в этом предместье никто не помнил, ни один человек.

– Расскажите, тетушка, – сказала Мину, хотя особого приглашения ее тетке вовсе не требовалось.

– Был ясный день, ничуть не холодный, хотя я почти заледенела от страха. Я тогда была младше, чем ты сейчас. Все взгляды были устремлены на меня, а я к такому не привыкла. Я едва смогла произнести свои брачные обеты. Но это была такая хорошая партия, и моя матушка плакала от радости, что меня выбрал себе в жены такой благородный человек. – Она сжала руку Мину, едва не выронив веер. Одно белое перышко выбилось из него. На миг затрепыхавшись в воздухе, оно приземлилось на булыжную мостовую. – Но должна признаться, племянница, мне невыносимо думать о том, что твоей несчастной матушке не доведется увидеть, как ты выходишь замуж. Бедная моя сестра, как безвременно она нас покинула! Мое сердце разрывается от жалости.