Борис Хотимский - Повествования разных времен

— Ату его! Ату!

Все собаки добросовестно тявкают. На разные голоса. Прохожий в смущении останавливается.

Но ветер переменился. Хозяин разглядел прохожего. Узнал его. Закричал:

— Нельзя! Свой! Фу!

И указал на другого прохожего, шедшего по левой стороне:

— Ату!

Толкаясь, сбивая друг друга с ног, в превеликом усердии шарахнулись собаки в противоположную сторону. Ринулись всей гурьбой на прохожего. И затявкали не менее яростно. Им не привыкать!

Вечером, когда утомленный Брехло заснул покрепче, Рвач все же утащил у него кость. Из-под носа.

Партбюро заседало, как всегда, в кабинете Главного. Разместились кто на диване, кто на стульях. Диван и стулья недавно были обиты новым темно-коричневым кожзаменителем — под цвет самой мебели. Хозяин кабинета, входивший по традиции в состав бюро, скромно уселся в кресло для посетителей, отключив предварительно пульт и предупредив, чтобы без особой нужды не соединяли. Его место за столом занял Чеканюк — тоже член бюро, ныне почему-то взявшийся открывать заседание, хотя обычно это делал Терновой. Может, Виктор Максимович опять в отъезде? Нет, не в отъезде, вон он здесь же, присутствует. Странно…

Никто не знал пока, что Чеканюк предварительно согласовал всю эту раскладку именно с Терновым, который почему-то не стал возражать.

Сейчас, сняв очки, Чеканюк приблизил глаза к каким-то бумагам, размеренно поводя лицом слева направо и обратно.

Закрыли фрамугу (сквозило) и постановили не курить.

Наконец Чеканюк оторвал лицо от бумаг, нацепил очки и медленно оглядел присутствующих, останавливая внимательный взгляд на каждом.

— У нас на повестке три вопроса, — начал он деловито.

С первыми двумя вопросами разобрались легко и скоро, третий же оказался настолько необычным и непредвиденным… Чеканюк сообщил, что речь пойдет о моральном облике не только члена партии, но и секретаря партбюро, спецкора Тернового, Виктора Максимовича.

Многие, ничего не ведая, недоуменно переглянулись. Во-первых, не умещалось в сознании: Терновой и… аморалка?! Во-вторых, все-таки секретарь, сами выбирали…

— А имеем ли мы право, — спросил кто-то, — обсуждать секретаря на своем бюро? Или это прерогатива райкома?

— Прошу говорить обо мне как о члене нашей первичной организации, — угрюмо отозвался Терновой. — Это не исключает разговора на бюро райкома.

Он сидел в стороне, выпрямившись и положив пальцы на колени, в позе известной статуи Рамсеса II. Не мигая глядел на Чеканюка, приступившего к сообщению по третьему вопросу. И думал о том, что правильно поступил, согласившись с явно провокационной затеей своего недавно приобретенного недруга. Ибо, во-первых, тот явно не ожидал такой покладистости, истолковал ее как слабость и теперь наверняка зарвется. А во-вторых, не сможет приписать секретарю партбюро еще и зажима критики. Теперь все будет зависеть от других членов бюро: пусть разбираются и решают.

Зачитав официальный ответ на статью о «клещах» и выдержки из тех двух писем, о которых уже говорил Терновому Главный, Чеканюк принялся комментировать:

— Конечно, товарищи, дело серьезное. Мягко выражаясь. Вымогательство взятки, равно как и насильственное побуждение к сожительству, относится к деяниям, уголовно наказуемым. И, как ни горестно мне это произносить, считаю необходимым… я считаю, что мы должны быть готовы к выполнению своего долга и передаче дела не только в райком, но и в соответствующие органы…

Тут члены бюро зашумели:

— О чем вы толкуете!

— Виновность-то еще не доказана? Стало быть, презумпция…

— А что, авторы этих «телег» подали в суд?

— Тише, товарищи!

— Надо бы выслушать Виктора Максимовича, — заметил Главный негромко, но, как всегда, все его услышали.

— Пожалуйста, — Чеканюк повернулся к Терновому и — подчеркнуто вежливо: — Бюро слушает, что скажет Виктор Максимович.

Тот встал, завел руки за спину, сцепил там, за спиной, пальцы. Начал не сразу, все терпеливо ждали. Тихо было в кабинете, лишь отбивали такт необратимого времени электронные часы на столе Главного да, будто порывы ветра, шумели за окном проезжающие по улице машины.

— Что хочет услышать бюро? — заговорил наконец Терновой. — Либо подтверждение, либо опровержение?

— Здесь мы будем спрашивать, — вкрадчиво напомнил Чеканюк, приглаживая короткий седеющий ежик. — И выслушивать ответы.

— Я не спрашиваю, я отвечаю. В зачитанном письме сказано, будто я вымогал взятку. Доказательств, однако, нет. Я же заявляю, что не вымогал. Но у меня тоже нет доказательств. В другом письме сказано, будто я покушался на горничную. А я говорю, что ничего такого не было…

— И тоже нет доказательств? — перебил Чеканюк.

Бюро опять всколыхнулось.

— Ну какие тут еще доказательства?

— Экспертизу, что ли? Смех и грех!

— Если понадобится… — начал было Чеканюк, но шум усилился. — Тихо! У кого есть вопросы к товарищу Терновому?.. Нет вопросов? Тогда позвольте мне. У меня возникли два существенных вопроса. Я бы сказал, весьма существенных. Во-первых, был ли спецкор Терновой во время командировки, то есть при исполнении служебных обязанностей, в нетрезвом состоянии? И во-вторых. Знает ли семья Тернового о его… ну, скажем, приключениях? Или он почему-либо предпочитает скрывать?

— На последний вопрос я отвечать отказываюсь.

— Правильно! — поддержал кто-то с дивана. — Молодец, Виктор!

— А на первый? — настаивал Чеканюк.

— А на первый отвечу. Да, я был и в нетрезвом состоянии.

— Тогда разрешите третий вопрос. — Чеканюк оживился, даже щеки порозовели, похоже было, что сам процесс задавания вопросов доставляет ему какое-то физиологическое удовольствие. — Это вопрос не только к товарищу Терновому, это вопрос ко всем. И — к самому себе. Может ли, спрашивается, человек, будучи в нетрезвом состоянии, помнить, приставал он к женщине или нет?

В который раз возник всеобщий шум, но сразу прекратился, как только заговорил Главный.

— Надо внести наконец ясность, — сказал он. — Не понимаю, почему этого не сделали в сообщении? Что это такое? С каких это пор бюро обсуждает чуть ли не персональное дело своего секретаря без согласования с райкомом? Кстати, собиралось бюро предварительно, принимало соответствующее решение? Нет, насколько мне известно. Или я пропустил какое-нибудь заседание? Советовалось бюро с райкомом? Поручало Чеканюку председательствовать и делать сообщение? Тоже нет. Да и в курсе ли был сам секретарь бюро?

— В курсе, — ответил с места Терновой.

— Ну, Виктор Максимович! Вы просто… Да вы что, товарищи, не соображаете? Не о нравственности Тернового надо ставить вопрос, а — об акции нашего печатного органа и о резонансе на эту акцию! Ответственный секретарь редакции каким-то образом — я еще разберусь в этом — получает и оглашает известные пока только редакторату два склочных отклика, но почему-то ни словом не упоминает о нескольких хотя бы читательских откликах, поддерживающих нашу акцию. А таких поддерживающих писем было не несколько, их было много, об этом сообщалось и на редколлегии и на летучке.