Леонид Рахманов - Повести разных лет

Германец заметно обмяк после этих вопросов. Александр обернулся к раненому скальду. Тот, избегая его взгляда, еще ниже нагнул голову, что могло означать молчаливое подтверждение высказанных князем догадок. Затем робко шагнул к шатру.

— Можно… взять это?

Удивленный Александр разрешает ему подобрать с земли обломки лютни. Сухо и жестко говорит шведскому представителю:

— Хороните своих мертвецов… и чтобы к утру вас в помине не было!

Туман. Раннее утро. Три корабля идут вниз по Неве под траурными черными флагами.

В доме псковского посадника за столом сам Твердило Иванкович, его супруга, двое ближних бояр и ганзейский купец, один из тех, что были на княжеской свадьбе в Новгороде.

Твердило, красный, распаренный, непрерывно утирает рушником пот (одно длинное полотенце лежит у всех пятерых на коленях), жена его много и без причины смеется, бояре тоже навеселе. Ганзеец трезвее других.

— Каков есть твой ответ, господин Твердило? — спрашивает он посадника. — Я жду. И ждут те, кто обещал тебе… (он подумал секунду) очень много… чье слово твердо… (он еще подумал) как меч!

— Ты что мало пьешь, Христиан Осипыч? — уклоняясь от ответа, с ласковой укоризной замечает хозяин. — Ведь душа просит! (С притворной скорбью.) Расклевали, поди, на реке Неве во́роны нашего ясного сокола!.. (Торжествующе.) И то — не ходи на свеев! — Он наклонился к гостю. — Когда, говоришь, ждать… соседей?.

Ганзеец беспокойно задвигался. Оглянулся на двери, на окна. Бояре тоже встревожились, прислушиваются.

— Ровно подъехал кто-то?

— Почудилось, — говорит другой боярин.

Твердило встает, откашливается внушительно.

— Ладно! Чтобы и вам, гостям иноземным, и нам, правителям русским… хорошо было! Вот мой ответ. Он тверд, как… как то, что меня зовут Твердилой! — Поднял чашу. — За соседей! — Пьет.

Все пьют, запрокинув голову. Посадничиха только пригубила, довольно смеется, оглядывая свою нарядную горницу. Внезапно ее глаза наполняются ужасом: на пороге стоит Александр Ярославич.

— За каких соседей пьешь, хлебосольный хозяин?

Твердило бормочет что-то невнятное, вструхнувшие гости молча уставились на князя, одна посадничиха не потеряла присутствия духа. Она мигом наливает кубок, ставит его на поднос и, приторно улыбаясь, подходит к князю:

— За кого же нам пить другого? За тебя, князюшка, за наших соседей милых и старших братьев — господ новгородских! Вот радость ты оказал — сам прибыл… — Осторожно осведомляется: — Поди, можно и за победу твою осушить чашу? Небось разбил свеев?

Князь кивнул коротко. Протрезвевшие Твердило и гости испуганно переглядываются. Посадничиха поспешно командует мужу:

— Что же ты — на радостях голову потерял? Наливай за невского победителя!

Твердило кидается разливать вино, посадничиха продолжает протягивать на подносе кубок, но князь не принял угощения, говорит посаднику:

— Я к тебе не пировать приехал… Вели гостям и жене выйти!

Хмуро ждет, пока все, кроме Твердилы, выйдут из горницы. Заговорил сурово:

— Ведомо мне, не одни свеи на наши места позарились. С о с е д и из ордена тоже на нас помышляют, не ровен час — кинутся… А ты! До чего псковскую крепость довел? Галки в бойницах гнезда вьют!.. Копорье я по пути, сколько успел, укрепил, теперь здесь будем ладить. Вели собрать работных людей отовсюду.

Твердило торопится вставить:

— Князь, дозволь слово молвить…

Князь насмешливо перебивает:

— Тоже про июль-страдник? (Решительно.) Не дозволю! Одна у нас сейчас страда — от врагов уберечься. А пирушки с иноземными гостями (испытующе поглядел на Твердилу, переставшего дышать от страха) — лучше оставь. Смотри опутают…

В одной из горниц в доме Твердилы стоят у окна посадничиха и ганзеец. Во дворе несколько конных дружинников и воевода Павша Онцифорович, не спускающий глаз с пленного германского рыцаря.

Ганзеец увидел рыцаря, всплеснул руками:

— Иезус-Мария! Это барон фон Штурм Федер! Безоружный! В плену!

Посадничиха судорожно, так что впились ногти, схватила его руку:

— А вдруг князь дознался?

Ганзеец пытается освободить руку:

— Больно, госпожа… пустите!

Псковский посад. По улице проезжает дружина. Из дворов выбегают жители, из окон, из палисадников высовываются оживленные лица. Кричат:

— Редко бываешь, княже!

— Не забывай псковичей!

— Мужики добрые, пригодимся!

Поравнявшись с узенькой улочкой, князь велит дружине продолжать путь, а сам в сопровождении слуги сворачивает в переулок.

Он спешивается у маленького домика, над воротами которого укреплен щит — знак ремесла живущего здесь щитника. Берется за щеколду калитки.

Чистая небольшая горница. На лавке лежит Ратмир. Подле него на низенькой скамеечке сидит девушка и читает вслух книгу с тонкими выделанными из кожи листами:

— И поглядел Редедя на полки́ косожские…

Услыхав во дворе голоса, девушка бережно закрыла книгу, подбежала к окну, отвела в сторону ветку. Смотрит.

Во дворе под навесом Александр оценивающе разглядывает щит, только что законченный отцом Ратмира. На щите изображен псковский герб: барс подозрительно нюхает свою правую переднюю лапу, а к нему тянется из облаков человеческая рука.

— Барс — это Псков, — рассуждает Александр. — Ишь, лапу ему свою противно нюхать; видать, у посадника был в гостях, запачкал… А чья рука сверху — божья?

— Зачем, — простодушно отвечает щитник. — То Великий Новгород занес над младшим братом свою десницу.

Александр усмехнулся:

— Вот откуда у твоего сына такие речи. А если это ч у ж и е руки к нам тянутся?

Старый щитник молчит. Александр замечает, как впереди, у стены дома, шевельнулся куст.

— Помни, — продолжает он веско, — кто Пскову враг, тот враг и Новгороду. Щит у нас нынче от всех один…

Куст опять шевельнулся. Александр подскочил к нему, проворно отвел ветви. В окне показалось смущенное лицо девушки. Александр рассмеялся над своей мнительностью.

— Здравствуй, душенька! — весело говорит он. — Ну как, полегчало брату?

— Слава богу! — охотно отвечает сестра Ратмира. Видно, как за ее спиной, в горнице, раненый пытается приподняться на постели. Александр его останавливает:

— Лежи, скорей встанешь. А встанешь — взгляни, как город крепят. Посадник здесь, сам знаешь, мешкотный…

Польщенный доверием, юноша сосредоточенно кивает головой.

— Присмотрю, Александр Ярославич.

Рига. Мощенный каменными плитами двор замка. Конный отряд тевтоно-ливонских рыцарей выстроился, готовый к походу. Магистр придирчивым взглядом окидывает застывшие ряды всадников. Подает знак. Мощно трубят горны, открываются кованые ворота, медленно опускается подъемный мост. Магистр поднимает меч и торжественно произносит: