Леонид Рахманов - Повести разных лет

Вечевой колокол снят и поставлен на запряженную четырьмя лошадьми большую телегу, его привязывают, собираясь увозить. Рядом с помостом, верхом на конях, двое фохтов из орденских рыцарей. Подле них, также на коне, Твердило. Подражая фохтам, он важно глядит на толпу, но становится как бы меньше ростом, когда поворачивается к рыцарям.

Перед конными судьями стоит на коленях обвиняемый со связанными за спиной руками. Это длинноусый, красивый, немолодой мужчина.

Писарь, стоящий на краю помоста, заканчивает чтение по-немецки судебного приговора и вручает русский текст Твердиле. Слегка запинаясь, срывающимся на высоких нотах голосом Твердило читает:

— За то, что принадлежащий сильному и благочестивому рыцарю… Ульриху фон Вальтгорну… брату Тевтонского ордена… любимый сокол не возвратился с охоты и не был разыскан… приговаривается сокольник Ивашко к денежной вире в семьдесят марок. А буде их не уплатит, плетьми бить нещадно. В утешение же сильному и благочестивому рыцарю Ульриху фон Вальтгорну, лишившемуся любимой птицы, отдать ему в холопы навечно Ивашку и весь род Ивашкин…

В толпе движение, ропот.

Фохты нахмурились. Кнехты взяли копья наперевес. Твердило, видя недовольство рыцарей, багровеет и, приподнявшись на стременах, кричит толпе:

— Молчать, смерды!

Обращается к сокольнику:

— Платить будешь?

Тот исподлобья взглянул на Твердилу:

— Взаймы дашь — заплачу.

Твердило приказывает:

— В плети его!.

Кнехты втаскивают сокольника на помост. Помощник палача срывает с него рубаху, привязывает его к деревянным козлам. Палач выбирает плеть, пробует ее в воздухе. Занес над сокольником. Ударил…

Толпа неподвижна, но с каждым ударом сумрачнее становятся лица.

К ногам фохтов подтаскивают нового обвиняемого. Это отец Ратмира, старый щитник. Пока писарь читает по-немецки обвинительное заключение, мы видим в толпе проталкивающихся вперед Ратмира в монашеской одежде и его спутника.

Писарь, повторяя прежний церемониал, передает Твердиле русский текст.

— За действия во вред великому Тевтонскому ордену, — с особенным удовольствием выговаривает Твердило, — которому его покровительница пресвятая дева Мария и апостольский престол вручили отныне и навеки власть над Псковской землей; за то, что злодейски подучил сына звать на помощь бунтовщикам бывшего новгородского князя, умышлявшего против ордена; в назидание и к исправлению всех несмирившихся, — справедливо приговаривается к отсечению рук… — делает небольшую паузу, — ног… — вторая пауза, — и головы.

Закончив чтение, Твердило с торжеством оглядел связанного старика.

В, этот момент Ратмир выскакивает из толпы и быстро перерезает ножом веревки на руках отца. Оторопевшие кнехты еще не успели тронуться с места, как младший из фохтов нагнулся к стоящему у стремени воину, азартно выхватил копье и с силой метнул его в Ратмира. Копье пролетело мимо юноши и вонзилось в отца. Тот упал навзничь.

Кнехты бросились, чтобы схватить Ратмира, но он изогнулся, выскользнул из их рук и, прыгнув на круп фохтовского коня, всадил нож в горло обернувшегося к нему рыцаря. Фохт валится наземь, гремя доспехами. Вот Ратмир уже в седле, кольнул коня острием ножа и поскакал к реке, огибая помост сзади, где площадь безлюдна.

Народ, затаивший дыхание во время схватки Ратмира с рыцарем, разражается радостными криками. Старик монах ныряет в толпу, которая с готовностью расступается и укрывает его.

Второй фохт, вместе с подоспевшими к нему воинами, устремился вдогонку за юношей. Тот уже на мосту, скачет в развевающемся подряснике к заречному берегу. На другом конце моста показались немецкие конники. Ратмир перемахивает на коне через перила. Всадник и конь ушли глубоко в воду, вот они появились на поверхности, — юноша плывет рядом с конем, приближаясь к заречному берегу.

Новгородское вече. Ненастный, ветреный день. Сквозь сетку дождя виден мост через мутный, бурливый Волхов и вдали, над домами, главы Софийского собора.

Народу на площади не слишком-то много, но шум и свист стоит такой, что не слышно говорящего перед толпой боярина. Боярин беспомощно замолчал. Тогда к краю помоста твердым шагом подошел Жирослав Рогович и решительно отстранил оратора. Площадь затихла.

— Граждане новгородские! Обманули нас немцы! Поверили мы, что они нам соседи добрые, а они на нас зверем кинулись. Взяли Изборск, взяли Псков, подбираются к Новгороду. Пока мы толкуем, их разгоны передовые уже в тридцати верстах… — Жирослав Рогович говорит убежденно и страстно, его черная борода поворачивается на все стороны. — Чем ответим им, господа новгородцы? Откроем ворота, как Твердило во Пскове сделал? Встретим их хлебом-солью, как он предлагает? — кивнул презрительно на говорившего до него боярина.

Толпа зашумела:

— Не бывать!

— Не пустим!

— Ополчаться надо!

Жирослав Рогович переждал немного, снял шапку, снова взволнованно заговорил:

— Сам повинен — поверил рыцарям… Сам исправлю свою вину: поведу на них, на проклятых, новгородскую рать! Верите мне, новгородцы? Хотите меня воеводой?

По знаку стоящего у помоста парня в толпе задвигались здоровенные молодцы, нашептывая:

— После веча идите все ко двору Жирослава Роговича… Десять бочек вина и меду боярин приказал выкатить…

Протолкались вперед и по новому знаку крикнули:

— Веди, Жирослав Рогович! Верим, хочем тебя воеводой! Собирай рать!

Голоса в толпе:

— Для чего ему рать? Он одной бородой немцев выметет…

— Борода сильна, голова слаба… Надо раньше думать было!

Сильный голос из глубины площади:

— Ярославича для чего прогнали?

Молодцы метнулись было на голос, но народ сомкнулся, широкоплечий кузнец в кожаном фартуке поднял тяжелый кулак:

— Вороти назад! Чего там забыли?

Жирослав Рогович недовольно крякнул, надел шапку, медленно отошел в сторону. Его место занял тучный, коротконогий боярин.

— Господа новгородцы! — говорит он проникновенным, приятным голосом. — Боже нас упаси не верить Роговичу… Муж доблестный! Грянет беда — все пойдем за ним, положим живот за Новгород…

В толпе смех.

— Ты положишь!..

— Есть что класть!

— Не до смеху, господа новгородцы! — мягко отвечает боярин. — Помирать никому не охота! К тому и веду: попытать прежде надо — от беды без крови избавиться. Говорят, бояре превыше всего богачество свое ставят… — Сорвал шапку, хлоп ее о помост. — Все отдам для родного Новгорода! Только бы от жадного ордена откупиться! Пусть вернут Изборск, вернут Псков, пускай уйдут с Новгородской земли, — а мы, бояре да купцы именитые, заплатим им всем нашим богачеством! — Удальски наступил на дорогую шапку.