Леонид Рахманов - Повести разных лет

М у р р е й. Это вы, доктор Гукер? Я непростительно опоздал.

Г у к е р. Вы опоздали! Все опоздало, вот что главное, черт возьми!

М у р р е й. Что случилось?

Г у к е р. Епископ Уилберфорс произнес речь.

М у р р е й. Уже произнес? Какая досада, меня задержали в типографии… А кто говорит сейчас?

Г у к е р. Он, он, все еще он.

М у р р е й. О, в таком случае… (Идет к двери.)

Г у к е р. Попробуйте войти… Зал набит ошалевшими людьми, как Ковентгарденский рынок. А вы непременно хотите послушать?

М у р р е й. Собственно, я пришел отчасти для этого… но если…

Г у к е р (пожав плечами) . Откройте дверь. Бог не обидел его голосовыми связками.

Муррей открывает дверь. Слышны аплодисменты и восхищенные возгласы. Затем в тишине говорит е п и с к о п.

Г о л о с е п и с к о п а. В самом деле, спросим себя, какие доказательства в пользу идеи достопочтенного мистера Дарвина могут представить ее уважаемые сторонники. Кто и когда мог увидеть какие-либо, хотя бы самые незначительные изменения в развитии тех существ, которые нас окружают с детства, сопутствовали жизни наших отцов и дедов и прошли через всю историю рода человеческого на земле? Ослица, на которой ехал сын божий в Иерусалим, невинный агнец, приносимый в жертву Авраамом, тонкорунные овцы, о которых повествует Гомер, пчелы, медом коих питался Иосиф, и тысячи других существ безмолвно свидетельствуют нам о том, что они все те же и пребудут вовеки…

Г у к е р (вскакивает и закрывает дверь) . С меня хватит! Это не речь, а какая-то липкая паутина… Вы видели публику? Дамы вытирают глаза кружевными платочками, а потом машут ими, чтобы просушить… Вам это нравится?

М у р р е й. Почему бы мне это могло нравиться? Я как раз набираю сейчас второе издание книги доктора Дарвина.

Г у к е р. Бегите и рассыпьте набор! Вместо Дарвина издайте епископа Уилберфорса.

М у р р е й (с достоинством) . Доктор Гукер, кажется, вся моя прошлая деятельность…

Г у к е р. Извините. Я чертовски расстроен. Садитесь, попробуем спокойно обсудить положение. (Закуривает трубку.)

М у р р е й (осторожно). Значит, епископ совершенно отрицает положительное значение труда доктора Дарвина?

Г у к е р. Бессовестно отрицает. Он пользуется невежеством слушателей, болтает сентиментальные пустяки, и это действует безотказно. Понимаете, не за что зацепиться в этой масленой речи. Публика абсолютно не склонна выслушивать научные доказательства. Я видел, как озирался вокруг молодой Гексли. Талантливый человек, пишет блестящие статьи, но тут он был в полном унынии. А потом английская и американская печать будет кричать о бессилии дарвинистов, о победе епископа Оксфордского…

М у р р е й. Все-таки вы напрасно ушли, вам бы следовало выступить.

Г у к е р. Нет, нет! Все кончено! Хорошо одно — Дарвина нет на диспуте.

М у р р е й. А его нет? Почему?

Г у к е р. У Дарвина несчастье в семье, умерла его дочь.

М у р р е й. Бедный доктор Дарвин, мне его искренне жалко. Скажите, а здесь присутствует мистер Лайель?

Г у к е р. Да, он здесь.

М у р р е й. Мне его обязательно нужно видеть. Почему-то он до сих пор не возвращает корректуру «Основ геологии», десятого издания. А он не собирается выступить?

Г у к е р. Ну нет, для этого он слишком презирает аудиторию. К тому же он, как бы сказать вам…

М у р р е й (жадно) . Да, что же?..

Г у к е р (неохотно) . Ведь наш старый друг стал необычайно консервативен. Ну да, он еще не совсем согласен с теорией развития. Вернее, совсем не согласен. Раньше он об этом, не думал, а тут вбил себе в голову, что если он с ней согласится, ему придется проститься со своей собственной книгой. Хотя, в сущности, требуются лишь небольшие поправки…

М у р р е й. Зачем, зачем такая вражда? И почему, спрашивается, я-то должен страдать? Я получил десятки угрожающих писем, меня предупреждают: если я буду продолжать издавать Дарвина, моей книготорговле объявят бойкот. А теперь еще позиция мистера Лайеля… Ведь это мировая величина. И если он против доктора Дарвина.

Г у к е р. А доктор Дарвин не мировая величина?

М у р р е й. Верно. Но мистер Лайель старше, он общепризнан.

Г у к е р. А если две мировые величины издаются вами, то что это значит? Это значит, что вы мировой издатель, дорогой Муррей!

М у р р е й. Признаюсь, эта мысль мне не приходила в голову… Доктор Гукер, почему бы вам все-таки не выступить? Это бы даже имело значение для нашего книгоиздательства. Ведь вы наш автор.

Г у к е р. Автор, но не оратор. У меня, дорогой Муррей, несчастное свойство: я могу делиться мыслями вслух лишь с неодушевленными предметами.

М у р р е й (с негодованием) . Как?!

В зале шум, стучат ногами, палками, слышен женский визг.

(Забыв про обиду.) Что это? Это, кажется, уже…

Г у к е р. Успех, успех! Психопатки готовы в своем восторге разнести стены Оксфорда! Разорвать на память платье епископа!

М у р р е й. Гм. Это становится интересно. (Направляется к двери.)

Г у к е р. Не забудьте взять и себе лоскуток мантии!

М у р р е й (открыл дверь) . Но на кафедре уже кто-то другой, в сюртуке.

Шум внезапно стихает. Слышен спокойный и твердый голос.

Г о л о с Г е к с л и. Я стою здесь в интересах науки, и не выслушал ничего такого, что бы могло повредить моей августейшей клиентке.

Крики: «Неправда!», «Епископ прав!»

Г у к е р. Говорит Гексли! (Бросается к двери.)

Г о л о с Г е к с л и. Я поражен, с каким малым знанием предмета епископ явился на этот диспут. Я знал, что его преподобие епископа Оксфордского готовил профессор Оуэн, не решившийся сам явиться и открыто выступить.

Г о л о с а. А Дарвин? Дарвин посмел здесь показаться?

Г о л о с Г е к с л и. Все так называемые аргументы епископа Уилберфорса — декламация и риторика. Это вполне естественно: выступления иного характера, в сущности, и трудно было ожидать…

Г о л о с а. Какая дерзость! Тише! Слушайте!

Г о л о с Г е к с л и. Главная мысль епископа, варьировавшаяся на разные лады, была следующая. Идея развития вытесняет творца — значит, идея эта порочна. Допустим, что это так. Но ведь вы, ваше преподобие, утверждаете, что творец создал нас, и, однако, вы знаете, что первоначально, вскоре после зачатия, вы были веществом не больше кончика этого карандаша.

Смех.

Как же вы можете отрицать развитие? Оно налицо перед всеми нами…

Смех, крики, стучат ногами.

Г о л о с а. Про капусту скажите! Про макаку! Тише!

Г о л о с Г е к с л и. Вероятно, я бы не стал выступать, если бы в заключение вы не обратились ко мне лично. Вы сказали: «Я хотел бы спросить у молодого профессора Гексли, который сидит напротив меня и готовится меня растерзать на куски, когда я спущусь вниз, я хотел бы спросить у него — родственник ли он обезьяны со стороны бабушки или дедушки?»