Михаил Соловьев - У Дона Великого

Польщенный Ерема смиренно опустил глаза и сказал:

— Сей татарин, княже, брат Ахмата, толмача нашего. Его поранили свои. Кровищи из него вытекло страсть…

— Опять свои? Гляди-кась, как они взъелись на род Ахматов. Эй, а ну давайте его немедля к моему лекарю! — крикнул князь ратникам и опять повернулся к Ереме: — А у тебя какие вести?

Ерема сразу помрачнел, и в его голосе сказалась горечь:

— Боярина Тютчева хан казнил, а меня вот Турсун выручил…

Князь перекрестился и глубоко вздохнул.

— Стало быть, нету больше Захара… — Князь помолчал, опустил глаза и добавил: — Ты, Ерема, зайди ко мне вечером. Поведаешь подробно, как все случилось. — Уже при входе в шатер князь обернулся и крикнул: — Да позови Ахмата!

Но Ахмат уже был тут. Опустившись на колени перед Турсуном, лежавшим на земле без сознания, он исступленно, с нестерпимой болью пробормотал:

— Турсун, брат мой… Турсун…

Стоявшие вокруг ратники разом примолкли. Только неугомонный Юрка-сапожник изумленно произнес:

— Братья?! Ишь, в полоне свиделись.

Все молча проводили взглядами Ахмата и раненого Турсуна, которого воины уносили куда-то вслед за лекарем. Юрка-сапожник присмирел и горестно вздохнул:

— Хоть и басурмане, а жалко. Ить и они тож люди…

Ерему окружили воины с расспросами, как он ухитрился добыть ордынца, с уважением поглядывали на его подбитый глаз. Он отвечал внешне сдержанно и кратко, как и подобает ратнику, который чуть ли не первый во всем войске открыл счет полоненным врагам. И все же Ерему обуревало чувство самовосхищения: вероятно, по молодости, любование собой ему не было чуждо. На его выгоревших от солнца бровях и завитушках рыжих волос густо лежала серая пыль. Размазывая грязь рукавом, он вытер со лба обильный пот.

— Упарился? — раздался вдруг голос над ухом Еремы.

— Ты, поди, тож упарился б, — повернулся Ерема и осекся: перед ним стоял Пересвет.

Ерема отступил на шаг, хмуро наморщив лоб.

— Опять ты на мою голову?

Пересвет, не обращая внимания на эти не совсем ласковые слова, нагнулся и стал рассматривать плеть Еремы.

— Ты эдакой меня хлобыстнул аль другой? — произнес он мягко, с улыбкой, указывая на татарский арапник в руках Еремы. — Я и по сию пору добрый синячок таскаю.

Ерему опять понесло. Никак не мог он совладать с собой, словно сидела в нем какая-то заноза.

— Будешь под ногами путаться, как хвост кобылячий, я те не так хлобыстну! — глуховато, со скрытой угрозой сказал он.

Пересвет снова улыбнулся добродушно и поднес к самому носу Еремы увесистый кулак:

— А во!..

Ерема сразу вскипел, как вода на сковороде.

— Сгинь, разнечистый дух! — крикнул он и до половины вынул из ножен кривую татарскую саблю. — Ты такое видал?!

Пересвет, не гася улыбки, но делая вид, что грозится, тоже схватился за свой меч:

— А ты эдакое едал?!

Все расступились с шутками и смехом, предвкушая веселое зрелище. Юрка-сапожник прыгнул в круг и, похлопывая себя по бедрам, заюлил вокруг Еремы и Пересвета, приговаривая:

— Вот Ерема стал пыхтеть, на Фому все зло глядеть…

Пересвет снял руку с меча и укоризненно покачал головой:

— Ай дурень, ай малахольный! Чего злом-то кипишь?.. Аль белены объелся?

Но именно улыбка и добродушие Пересвета еще больше подогрели Еремину запальчивость. А Юрка все прыгал вокруг соперников и орал под общий хохот:

— Вот Фома рукой махнул, и Ерему кот слизнул…

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но назревавшую грозную ссору неожиданно погасил великий князь.

— Ну и петухи! — раздался его насмешливый голос.

Все разом стихли. Князь, обернувшись, крикнул:

— Эй, а ну-ка меду сюда, да похмельней!

Мигом появилась бочка, и на нее был поставлен полный жбан меду с двумя кружками. Князь зачерпнул обеими кружками и сунул их в руки противников.

— А ну, ребята, глотните малость!.. Авось охолонете.

Однако и на этот раз событиям не суждено было дозреть до конца. Князю сказали, что прибыл Семен Мелик со сторóжей. Уходя, князь крикнул:

— Пей, пей, чего уставились на кружки, как бараны на новые ворота!

Ерема и Пересвет так и остались стоять друг против друга с кружками в руках. Юрка обошел их, жадно заглянул в кружку Пересвета и глубокомысленно заметил:

— Сей верзила, поди, вместе с кружкой хапнет, а энтот не подюжит.

Но опять все кончилось не так, как хотелось окружающим. Ерема вдруг поставил кружку на бочку и, раздвинув толпу, молча вышел из круга. Он опять клял себя за то, что сорвался и сцепился с Пересветом. «Ну будто дьявол какой сидит у меня в кишках», — думал он с огорчением.

Пересвет тоже не стал пить и отошел в сторону.

— Не питущий я…

— Ай-яй, мед не пьют! — изумленно воскликнул Юрка. — Братцы, аль пропадать добру?

Быстро перекрестившись, он не моргнув опустошил одну кружку, передохнул, сладко чмокнул губами и поспешно схватил вторую.

— Жарко, братцы, того и гляди закиснет…

Кругом стоял гогот. Однако когда Юрка полез с кружкой в жбан за новой порцией, он уже ничего не зачерпнул. Опомнившиеся ратники, охочие до меду, окружили бочку так плотно, что до нее теперь не добрался бы и сам дьявол.

…А великий князь, направляясь в это время на совет, озабоченно слушал воеводу Мелика. Мамай уже давно двинулся от устья Воронежа вдоль левого берега Дона вверх по течению. Не спеша перешел у Гусиного брода на правый берег, пересек у местечка Елец реку Быстрая Сосна. Однако когда Олег рязанский известил его, что московские рати уже приближаются к Дону, он заторопился и сразу же начал переправляться через реку Красивая Меча.

— Пока мы скакали сюда, — заключил Мелик, — Мамай уж поди завершил переправу и всеми силами поспешает к Дону. Пожалуй, послезавтра утром, а то и ночью он уже будет тут.

Князь был крайне встревожен этим известием и не сразу заметил, как перед ним вырос Ахмат. Он уже знал, что Ахмат только что потерял брата, и с сочувствием смотрел на его осунувшееся бледное лицо. Ахмат приложил руку к сердцу и наклонил голову:

— Великий! Дозволь мне служить тебе не толмачом, а мечом.

Ахмат проговорил это глухо, запинаясь. Как видно, ему было трудно решиться на подобный шаг. Князь помедлил немного, спросил:

— Конь и оружие есть?

— Все при мне.

— Ну что ж, служи! Службу твою не забуду. Скачи в полк Правой руки. Я повелю воеводам принять тебя добрым словом.

Ахмат молча поклонился и отошел. Мелик видел, каким задумчиво-грустным взглядом князь посмотрел вслед Ахмату, как на его строгое лицо легла еще одна тень.

Когда они уже подошли к месту, где собирался совет, князь сказал Мелику:

— После совета, воевода, собери свою сторóжу и поезжай в ночь туда, за поле Куликово, порыскай там по лощинам да оврагам с прилежанием. Боюсь, чтобы Мамай подвох нам какой-нибудь не учинил. Побудешь там до завтра, последишь, ежели ордынцы появятся, а под вечер приведешь своих ратников в Передовой полк. Люди все они у тебя крепкие, стойкие, польза от них полку будет большая.