Камен Калчев - Отважный капитан

— Капитан Мамарчев!

Обернувшись, Георгий увидел на балконе Хакима-эфенди со свитой. Все молчали. Слышалось только монотонное жужжание пчел.

— Султан милостив, капитан Мамарчев! — продолжал Хаким-эфенди. — Мы, слуги его, так же милостивы и многотерпеливы… Аллах видит нашу справедливость. Если ты сейчас раскроешь перед нами всю правду о заговоре, ни один волосок не упадет с твоей головы. В последний раз тебя спрашиваем, капитан: остались еще на воле заговорщики, враги султана, или нет?

Все молчали. Хаким-эфенди, потянув дым наргиле, с любопытством посмотрел в лицо капитана.

— Ты опять за свое, Хаким-эфенди? — нахмурил брови капитан Мамарчев. — Неужели тебе мало тех виселиц, которые ты поставил?

— Призрак виселицы стоит и над твоей головой, капитан Мамарчев!

— Мне приходилось видеть вещи, пострашней твоих виселиц, Хаким-эфенди… Повесишь меня — на мое место встанут другие! В Болгарии народу хватит.

— Это тебе так кажется, капитан Мамарчев. Всему есть свое начало и конец. Ежели на то будет воля аллаха, мы можем начисто истребить весь ваш род.

Аянин повернулся в сторону цветущей груши и продолжал:

— Стоит только подуть сильному ветру, и от этих цветочков, которыми усыпано дерево и земля, не останется и следа. Вот так и ваше болгарское племя: стоит разгневаться султану — как о вас не будет и помину!

— Неудачное сравнение, Хаким-эфенди! — усмехнулся капитан Мамарчев. — Цветы опадут, и ветер разнесет их по земле, но дерево принесет плоды! Как бы вы не мучили и не топтали народ, сердце и дух его вам не убить!

— Ой, не сносить тебе головы, капитан Мамарчев! Мы хотели расстаться с тобою по-хорошему, однако ты, как видно, не оценил ни доброты нашей, ни той большой справедливости, которую мы к тебе проявили.

— Пусть ваша жизнь будет такой же большой, как ваша справедливость, Хаким-эфенди! — заметил Мамарчев. — Народ все видит и воздаст вам по заслугам!

— Больно ты умен, как я вижу! — нахмурил брови Хаким-эфенди. — В Стамбул тебя отправим.

— Меня и Стамбулом не запугать.

Хаким-эфенди встал на ноги под своим балдахином и махнул рукой.

— Уберите его отсюда, чтоб я его больше не видел!

Окинув взглядом всю его свиту, капитан Мамарчев язвительно заметил:

— Счастливо оставаться! До встречи в Стамбуле!

Заптии торопились скорее вытолкать дерзкого капитана на улицу.

— Смелый человек! — воскликнул кто-то. — Ничего не боится.

В это время из соседней камеры вывели учителя Андона Никопита. Бледный, изможденный, он еле ноги тащил. Увидев на его изумленном лице страх, капитан Мамарчев сказал ему по-гречески, чтобы не поняли турки:

— Не робей, учитель, нас погонят в Стамбул.

— Значит, нас там будут вешать, капитан?

— Не беспокойся, они не посмеют. Там их видит весь мир, это им не Тырново.

— Как знать… — сокрушенно сказал учитель. — Для этих людей совесть и справедливость — пустой звук!

Конные заптии привели две запасные лошади. На одпу сел капитан Мамарчев, на другую — учитель Андон. Окружив со всех сторон арестованных, вооруженные заптии погнали их на Стамбул.

В последний раз окидывая взглядом город и людей, приникших к узеньким окошкам и оградам, капитан Мамарчев говорил:

— Прощай, Тырново! Прощайте, милые тырновцы! Прости нас, народ, что мы не сумели довести до конца начатое дело!

На булыжной мостовой звонко цокали конские копыта. Чем-то очень близким и родным веяло от этих домишек, чьи балконы и галереи нависали над улицами. На балконах и в раскрытых окнах цвела герань. Запах ее стоял во дворах.

— Прощай, Тырново!

В кузнице напевно звенела наковальня; из лавчонок выглядывали изможденные люди.

— Прощай, Тырново!

Вдали, овеянные величием и славой, поднимались в зеленом наряде древние болгарские крепости Царевец и Трапезица.

— Прощай, Тырново!

Над Янтрой, над башней Балдуина, над Святой горой парил орел. Капитан Мамарчев мечтал и народ свой увидеть таким, как этот орел, — свободным и вольным, широко распростершим крылья. Настанет ли когда-нибудь такое время?

За городскими воротами начинался поросший терновником пустырь. Вблизи дороги человек сто измученных, почерневших людей под присмотром вооруженных заптиев копали глубокий ров.

Капитан Мамарчев вздрогнул. Бросив лопаты и мотыги, рабочие разогнули спины и стали зорко следить за движущимся конвоем.

— Что это вы копаете, братья? — спросил у них капитан Мамарчев.

— Копаем себе могилу, — в шутку ответил кто-то из рабочих. — А ты кто будешь? И куда тебя гонят?

— Я — капитан Мамарчев.

— А-а, из заговорщиков, значит?

— Из заговорщиков.

Землекопы все, как один, с удивлением разглядывали странного всадника.

— Дай тебе бог здоровья, капитан! Нас заставили копать ров вдоль городской стены, чтобы спокойнее спалось Хакиму-эфенди.

— Отныне, братья, ему едва ли придется спокойно спать!

Заптии подняли крик:

— Прекратить разговоры, капитан! А вы, собаки, продолжайте работать!

Послышалась брань, защелкали арапники.

— Скверно, браток, скверно! — горестно говорили вслед капитану измученные люди, снова принимаясь за работу.

Оглянувшись, капитан Мамарчев помахал им рукой:

— Не отчаивайтесь, тырновцы! Выше головы!

Его голос заглушили бранные слова заптиев.

Вскоре спускающийся вниз шумный, окутанный пылью конвой скрылся из виду.

Безупречно владея турецким языком, Георгий с неслыханной дерзостью ответил султану, что до тех пор, пока турки будут столь жестоко и бесчеловечно относиться к болгарам, от бунтовщиков им не избавиться.

Турецкий султан Махмуд Второй, великолепнейший из великолепных, мудрейший из мудрых, как его величали верноподданные и слуги, жил в роскошных палатах. Его дворцы, построенные из белого мрамора и чистого золота, сияли на Босфоре словно солнце, ослепляя простым смертным глаза.

— На всей земле нет человека богаче Махмуда Второго, — говорили слуги, проходя мимо дворца и отвешивая поклоны. — Один аллах на небе и пророк его Магомет — один Махмуд Второй на земле!

В Стамбуле было великое множество мечетей. Над ними, словно стрелы, устремившиеся в небо, торчали минареты. Могущество аллаха и султана прославляли бесчисленные муллы и дервиши. [56] Дервиш — нищенствующий монах. Но как в отношении богатства, так и славы человеческое око ненасытно. Как ни восхваляли, как ни славили Махмуда Второго, ему все было мало. Поэтому он часто рассылал по улицам и площадям своих специальных глашатаев, чтобы они громогласно восхваляли султана и чтобы никем не было забыто его имя.

Эти «глаза и уши» Махмуда Второго рыскали среди народа, словно ищейки, и все, что видели и слышали, немедленно сообщали во дворец.