Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

Проводив их взглядами, Любовь Борисовна и Прасковья Яковлевна, пошли дальше.

— Ничего себе, какие люди тут разгуливают так запросто... — сказала Прасковья Яковлевна. — Да во время войны — это не дай бог... За его голову не знаю, что отдали бы... А он ходит без охраны... Расскажу Борису Павловичу — он не поверит.

— Я подтвержу твой рассказ!

Наверное, только из-за сильного потрясения, вызванного беспокойством за безопасность Устинова, они пошли не куда-нибудь, а в тюрьму магистрата, то есть зашли куда глаза глядели. Правда, никаких других следов от этого осмотра со временем у них в памяти не осталось, кроме записи об экскурсии в дневнике Любови Борисовны. Так что и добавить тут нечего, кроме недоумения от такого выбора.

Зато в 17-00 к ним опять приехал Ильмар Романович и повез на экскурсию в морской порт, где они видели знаменитый паром «Георг Отс». Это была невообразимая четырехпалубная громадина! Клейс назвал им параметры парома: длина 134 метра, ширина 21 метр, мощность 5440 л. с., водоизмещение 10 000 тонн, максимальная скорость хода 18,9 узла. Экипаж состоял из 200 человек, они обслуживали 600 пассажиров, располагающихся в 101-й каюте. Для вип-пассажиров на пароме имелись апартаменты и каюты класса полулюкс. Дополнительно паром мог взять на борт 150 автомобилей.

Об этом пароме можно было бы и не вспоминать, если бы в его более поздней истории не случилось одного исторического факта — именно на нем в 1986 году предатель-Горбачев отправился в Рейкьявик на встречу с Рейганом.

Конечная судьба парома печальна, о чем можно прочитать в интернете, но это к нам не относится.

Весь следующий день Любовь Борисовна и Прасковья Яковлевна отдыхали: спали, ели, гуляли, а также, войдя в роль настоящих театралов, на открытки с видами Таллина собирали у мхатовцев и других артистов, что им попадались, автографы. А взамен вручали тем по скромной чайной розе из таллинских садов, с которыми тут сидели старушки. Розы представляли собой символ любви и извинения за беспокойство. К Вертинской, Демьяненко, Евстигнееву и Смоктуновскому подходить не стали — те слишком явно показывали своим видом, что в любви публики не нуждаются.

— Ой, доця, вся эта беготня только тут представляет интерес и значение, — с грустью сказала Прасковья Яковлевна. — Как забава. А вот приеду я домой и даже не смогу кому-то рассказать про собирание автографов, потому что меня не поймут. Подумают, что я заболела. Все-таки жизнь в селе очень приземлена...

— А ты расскажи так, чтобы они поняли, как приятно и даже полезно для здоровья побывать рядом с людьми, распространяющими вокруг себя славу, восторг и успех. И не только это, они ведь несут на себе аромат времени и какую-то невидимую материю вечных истин. Та материя проникает в плоть человека своими молекулами, после чего мир становится ему более понятным. А душа чувствует себя частью единого космоса. Это сродни тому, что поклониться Богу в намоленном месте. После разговора с такими людьми возникает особенное состояние ума и души, многое в мозгах проясняется и никакие беды больше человеку не страшны.

— Как же так можно рассказать? — удивилась Прасковья Яковлевна.

— В народе по этому поводу говорят: «Не соврешь — не расскажешь».

— На что ты меня толкаешь? Врать нехорошо! У нас высмеивают лгунов, как Петра Доду, например.

— Дядя Петя свои истории выдумывает, а тебе надо истинные факты изложить, только доходчиво. Просто усугуби немного. Скажи, например, что Любшин нашел тебя похожей на его мать или бабушку и поэтому он...

— Наверное, где-то так оно и было, — перебила Прасковья Яковлевна дочь. — Я уже думала об этом. Иначе чем объяснить его внимание?..

— Вот! И дальше будешь излагать в том же духе.

— Получится какая-то мешанина правды и того, что я сама о ней думаю...

— Получится правдоподобный рассказ, — засмеялась Любовь Борисовна. — Ты же о себе-то и будешь рассказывать! Правда, она штука относительная. Понимаешь? Она привязана к обстоятельствам, к состоянию рассказчика, к уровню и настроениям слушателя... Ее надо так донести, чтобы слушатели кожей ощутили!

— Странно...

Это был последний день их пребывания в Таллине, где они практически ничего не успели посмотреть. Успели только схватить его основные черты — неприветливость и грубоватость сухопарых эстонок, особый запах воздуха, необычные очертания зданий, эти волшебные белые ночи, очарование покрученных узких улочек... Было невозможно за такой короткий срок, да еще с такими важными задачами, с какими они прибыли сюда, проникнуть в древность, содержащуюся в Таллине. Но чувствовалось — прикосновения, чтобы помнить его и потом всегда тосковать по нему, им хватит!

Прогулку этого дня они начали с Вышгорода, части Старого Города, расположенной на возвышенности. В средневековье Вышгород делился на Большое городище, Малое городище и прилегающие территории — и все это было обнесено крепостными стенами. Теперь все стало проще.

В Вышгороде они посмотрели один из старейших храмов Таллина — Домский собор, который оказался совсем маленьким. Они туда пошли не из приверженности католичеству, а исключительно ради Ивана Федоровича Крузенштерна, который там похоронен. Это русский мореплаватель, руководитель первой русской кругосветной экспедиции в начале XIX века.

А также в Вышгороде посетили построенный в 1900 году православный собор Александра Невского. Александр Невский был их культурным и историческим идеалом. Как же они могли бы ему не поклониться?!

— Как подумаю, что мужество этого двадцатилетнего мальчишки определило нашу сегодняшнюю жизнь, так страшно становится, — тихо говорила Прасковья Яковлевна, рассматривая иконы с его изображением. — А что если бы у него Невская битва или Ледовое побоище не получились?

— Тогда не было бы России. И нас не было бы...

— И значит, он — наш Создатель и славянский Бог. Так же?

— Про создателя это смелая мысль, но, возможно, по глубинной сути и правильная. А касаемо Бога, то он и есть русский Христос, тем более что обстоятельства его последней болезни очень туманны и двусмысленны.

— А еще я от кого-то слышала, что Иисус тоже был воином... участвовал в битвах, — потирая лоб, сказала Прасковья Яковлевна. — Как и наш Александр Ярославович. Не знаю, так ли...

— Так, — подтвердила Любовь Борисовна. — Есть версия, что Иисус был зелотом, даже предводителем зелотов, которые затеяли Иудейскую войну и воевали против римского порабощения.

Так рассуждая, они спустились в Старый город, прошли на Ратушную площадь — маленькую, целиком умещающуюся в поле зрения человека. Здесь со всех сторон обошли ратушу — наиболее сохранившееся здание из ратуш Средневековья в Северной Европе. Трогая ладонями ее шестисотлетние стены, путешественницы вполне сознавали, что до них этим стенам отдавали свое тепло многие поколения предшественников. И Прасковье Яковлевне с Любовью Борисовной очень хотелось дотянуться до тех древних людей, пожать им руки — хотя бы через эти камни. Так они, словно святым вином, причащались непобедимым временем для жизни долгой и счастливой. Они словно впитывали в себя корпускулы времени, как противоядие старению — так люди впитывают малые порции яда, чтобы не отравиться им в другой ситуации.