Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

В Синельниково Петра пересадили в товарняк и дальше повезли вагоном, где сидений не было, окон, по сути, тоже не было. Пленники, лежали на полу, устланному соломой, и с тоской посматривали на маленькие отверстия, забранные решеткой. Их было по два с каждой стороны вагона. Наверное, они служили для вентиляции, потому-то и располагались так высоко, что надо было становиться на плечи друг другу, чтобы заглянуть в них. Мальчишки, выстраиваясь в очередь, так и делали, и благодаря этому определяли свое местонахождение.

Неунывная молодость тем и хороша, что не гнется под игом обстоятельств, в любой ситуации находит то, чем можно увлечься. Так было и теперь. Петр, никогда не бывавший дальше Запорожья, вдруг оказался на таких головокружительных просторах, что невольно испытывал восторг. Едут и едут, а родная земля кружит и кружит вокруг них. Неохватная, богатейшая, прекраснейшая!

— Петька, да можно ли все это отдавать фрицам, а? Это же наша земля, исконная! — спрыгнув с плеч Петра после очередного глядения в окошко, говорил Семен Поляков, ошарашенный масштабами своей страны.

Это был новый знакомый Петра, почти земляк, родом из Синельниково.

— Уже отдали... Чего теперь спрашивать?

— Если война идет, значит, не отдали. Это сейчас лично мы отдаем ее, уезжая к фрицам! — горячился Семен, сын сварщика одного из синельниковских заводов. — Неужели ты согласен помогать немцам удерживаться тут и бить наших? Что мы делаем, друг? Это презренное смирение! Мы не должны уезжать от своих.

— Сейчас мы бессильны что-либо сделать, — уныло отвечал Петр, посматривая на нового друга, как на малое дитя, не нюхавшее пороха.

— Нет, не бессильны. Мы должны бежать. Понимаешь? Пробраться к нашим и драться! Из тебя будто воздух выпустили, парень. Встряхнись!

— Я уже один раз бежал, браток, — и Петр, сев на корточки под стеной вагона, все-все рассказал Семену про славгородский расстрел, про свой побег, про гибель родителей. Долго длился его рассказ, но Семен слушал внимательно.

— Да-а, — тоном раздумья сказал он после этого, — тебе, друг, досталось. Сочувствую.

— В том-то и дело, — согласился Петр. — Второй раз такого шанса бог мне не пошлет. Помню, папаша говорил иногда: в одну воронку снаряд дважды не падает. Так что извини, нарываться на пулю не спешу.

— Странно, — растеряно сказал Семен, — другие люди после своих удач, наоборот, становятся увереннее прежнего, а ты завял.

— Да не завял я, Сеня! Я понял себе цену...

— И что? Ты же смог убежать! Так что тебе не нравится?

— А то! — гневно выкрикнул Петр. — Не моя в том заслуга, что я уцелел. Во-первых, меня мама прикрыла. Она вызвала огонь на себя. Пока я бежал, она все время мелькала у карателей перед глазами и кричала... специально...

— Поступок твоей мамы, конечно, героический. Только не надо лишать его смысла. Мама ведь спасала тебя не для того, чтобы ты гнул спину на ее убийц... Она бы стыдилась такого сына. Нет, Петя, ты должны бежать. Должен, перед памятью родителей!

— И потом, — словно не слыша Семена, продолжал Петр. — По мне немец не стал стрелять... Он просто пожалел на меня пулю, посчитал меня мелочью, не стоящей усилий. Думаешь, это легко сознавать? А стоило бы ему выстрелить, и моя песенка была бы спета. Я видел, как с мамой получилось. Ее с первого раза... — и сразу точно в висок... Эти люди умеют делать свое дело.

— А ты что, ничего не значил в своем побеге? Что это за позиция? Именно ты разобрался в обстановке, решился бежать и бежал, используя возникший шанс.

На эти слова Петр округлил глаза, но не сразу нашелся с ответом.

— Что я значил... — как будто глядя на себя вчуже, чуть погодя сказал он. — Наши толоки значили больше меня. Я так быстро бежал, что не успевал понять, что под ногами находится. Но учти — при этом я отлично знал все кочки и выбоины и автоматически перепрыгивал их. Вот не знай я с детства исхоженных мест, обязательно сто раз упал бы, и был бы убит. Это в ответ на вопрос о моих личных заслугах в том побеге.

— Твоя мама, безучастный немец и родная земля... — это тебя спасло, — подытожил Семен. — Ну что ж, добросовестный анализ.

— Мой анализ показал, друг, что ни один побег не обходится без жертв, без чьей-то смерти. А я этого больше не вынесу, — заключил Петр.

Поезд продвигался медленно, в отличие от шедших на фронт, которым давали зеленый свет. Он постукивал на стыках и потряхивал ездоков, точно настоящий конь, даже иногда фыркал и заливался распевными гудками, изображая ржание. Но это нисколько не огорчало едущих на нем невольников — спешить им было некуда. Да и теплее им было на душе, когда за вагоном простиралась родная земля.

Петр с Семеном сдружился по-настоящему. Они почти не расставались, если не считать того, что иногда Петр уходил к Дусе.

Евдокия Антоновна Кондра тоже попала в угон, и ехала в этом же вагоне. Она ни с кем не общалась, держалась особняком, отчего Петра пробирала особенная к ней жалость. Он нежно опекал свою девушку, старался подбадривать ее.

Не только Семен, другие пленники тоже спорили о побеге, но Петр в таких разговорах не участвовал. А когда те напрямую спрашивали его мнения, он был непоколебим и твердил: если нынешнее состояние не грозит смертью, то изменять его, подвергаясь смертельному риску, — глупо.

— Да и девчонок нельзя оставлять одних, — при этих словах Петр кивал на Дусю, терпеливо ждущую его в сторонке, чтобы, когда Петр возвратится к ней, трогательно прижаться к нему, как делают котята. — На кого я оставлю свою девушку? Я за нее в ответе.

Семен пытался говорить Петру о моральном долге, о ценностях высшего порядка, но, видя его надломленность, его желание побыть вне войны, замолкал и оставлял его в покое. В споре с ним Петр, скорее, защищался, чем отстаивал свою позицию, а значит, он был слаб и просто хотел выиграть время на восстановление своей воли. Так это понимал Семен. Он, конечно, всерьез замыслил побег и искал себе попутчика, потому что одному трудно было бы дойти до фронта. Петр это понимал, но оставался при своем мнении.

Ничего не поделаешь, понял Семен, просто Петр чувствует свои возможности, чувствует, что с этим побегом ему не справиться. Такой попутчик ему был не нужен. Придется бежать одному!

— Как ты собираешься это сделать? — прервал молчание Петр, словно подслушал мысли Семена.

— Подожди, — резко поднятой рукой остановил тот Петра. — Послушай меня, сейчас мы решаем не просто бежать или ехать в Германию. Мы делаем более важный выбор — со своей страной нам оставаться или быть врозь с нею. Я зову тебя не на мщение за родителей, ты можешь этим не заниматься. Я призываю к выбору судьбы. Подумай о себе, о своем будущем. Без Родины у нас его не будет!

— Моя судьба — это Дуся, а ты свою, видно, еще не нашел, — упрямо ответил Петр. — Так ты бежать как собираешься?