Доминго Сармьенто - Факундо

До сих пор существуют в городе остатки шести или семи частных библиотек, в которых были собраны основные произведения XVIII века и переводы лучших древнегреческих и римских авторов. До 1836 года я учился только в этих богатых, хотя и неполных, библиотеках. В Сан-Хуане в 1825 г. было так много просвещенных людей, что в одной лишь Палате представителей насчитывалось шесть известных ораторов. Сего­дня [171]Палату представителей, в стенах которой звучали блестящие речи и провозглашались высокие идеи, позорит неотесанная деревенщи­на — так пусть же она отряхнет прах с документов тех лет и в стыде бежит, оттого что осмелилась осквернить своими диатрибами это святи­лище!

В суде и министерстве служили образованные люди, и вполне хвата­ло адвокатов для защиты интересов судящихся сторон.

Утонченные манеры, изысканные нравы, развитие наук, крупные торговые дома, общественные интересы, вдохновляющие жителей,— все это возвещало чужестранцу о существовании культурного общества, которое быстро продвигалось в своем развитии, обещая занять подобаю­щее ему место. Это дало возможность лондонской прессе распространить по Америке и Европе такие восхваляющие его идеи: «...там существу­ют наилучшие возможности для развития цивилизации; на сегодняшний день можно считать, что этот город идет непосредственно вслед за Буэнос-Айресом по пути социальных реформ; , там созданы —в соответ­ствующем размерам города числе — учреждения, подобные только что открытым в Буэнос-Айресе; также в области церковных реформ [172]жи­тели Сан-Хуана достигли удивительного прогресса, сумев вовлечь все монастырское духовенство в светскую жизнь и закрыв все монастыри, которыми они владели».

Но самое полное представление о тогдашней культуре даст состояние начального образования. Ни один город в Аргентинской Республике не выделялся, подобно Сан-Хуану, такой решимостью распространять про­свещение, и нет другого города, добившегося в этом столь высоких результатов. Власти, не решившиеся возложить на местных деятелей столь большую ответственность, в 1815 году попросили прислать из Буэнос- Айреса человека, который соединил бы образование с обучением мо­ральным нормам. И тогда приехали в Сан-Хуан три брата, сеньоры Род­ригесы [173], люди, достойные вращаться в обществе первых фамилий стра­ны; с ними они и общались — таковы были их заслуги и уважение, которое им оказывали. Поскольку начальное образование сейчас моя профессия и я хорошо изучил этот вопрос, то могу сказать, что если когда-либо в Америке существовало что-нибудь подобное знаменитым голландским школам, описанным В. Кузеном [174], то это в Сан-Хуане. Нравственному и религиозному воспитанию придавалось едва ли не большее значение, чем общему образованию, и я не могу назвать иной причины, которая объяснила бы столь незначительное число преступле­ний в Сан-Хуане и сдержанное поведение самого Бенавидеса, кроме того, что большинство санхуанцев, да и он сам, воспитывались в этой знаме­нитой школе, где моральные принципы прививались ученикам с особым усердием. Если эти страницы попадут в руки дона Игнасио и дона Роке Родригесов, пусть они примут их как дань уважения, которое славным трудом заслужили они вместе со своим покойным братом доном Хосе на стезе образования и нравственного воспитания целого города [175].

Такова история аргентинских городов. Все они должны возродить цивилизацию и свою былую славу и значительность. Сегодня же над ними нависло варварство. Варварство пампы достигло даже улиц Буэнос-Айреса. С 1810 по 1840 год провинции, где в городах некогда процвета­ла цивилизация, были, однако, слишком варварскими, и их натиск унич­тожил колоссальные достижения Войны за независимость. И теперь, когда все успехи, достигнутые городами в образовании и просвещении, в организации общественной жизни, утрачены, что будет с ними? Тяж­кие последствия — невежество и нищета,— словно стервятники, поджи­дают момента, когда города провинций испустят последний вздох, чтобы растерзать свою добычу и превратить их в безлюдную пустыню. Буэнос- Айресу вновь удастся стать тем, чем он был, ибо в нем европейская цивилизация настолько сильна, что может выстоять наперекор дикости властей. Но на что ей опереться в провинциях? Не хватит и двух сто­летий, чтобы провинциальные города могли вернуться на тот путь, с которого они сошли, отсчитывая с нынешнего столетия, которое воспитывает своих детей в духе варварства, ставшего их судьбой. Спро­сите же нас теперь, за что мы сражаемся? Мы сражаемся за то, чтобы вернуть городам их собственную жизнь.

Глава V

ЖИЗНЬ ХУАНА ФАКУНДО КИРОГИ

Au surplus, ces traits appartiennent au caractere original du genre humain. L'homme de la nature, et qui n'a pas encore appris a contenir ou deguiser ses passions, les montre dans toute leur energie, еt sе livre а toute leur impetuosite.

Alix. Histoire de l'Empire Ottoman [176].

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

На середине пути между городами Сан-Луис и Сан-Хуан лежит об­ширная равнина, которую из-за полного отсутствия воды называют Пустыней [177] . Вид безлюдных пространств в основном печален и безотра­ден, и путник, что пересекает их, двигаясь с востока, не минует послед­него пруда или колодца, не запасясь водой и не наполнив доверху все свои бурдюки. В этих пустынных краях произошел однажды вот какой удивительный случай: стычка, закончившаяся поножовщиной, столь частой среди наших гаучо, вынудила одного из них поспешно покинуть Сан-Луис, чтобы избежать преследования властей,— перекинув через плечо сбрую, он пешком пустился в путь по Пустыне. Беглеца должны были нагнать двое друзей, как только им удастся раздобыть лошадей для всех троих.

В тех краях человека подстерегали не только голод и жажда — око­ло года тигр-людоед нападал на путников, и уже восемь человек стали жертвами его пристрастия к человечьему мясу. Там, где зверь и человек оспаривают право называться властелином природы, случается иногда, что человек попадает в кровавые когти зверя: если мясо, которого отве­дал зверь, становится его лакомым блюдом, то тигра, пристрастившегося к новому виду охоты, называют зажравшимся. Судья округа, ближайшего к месту его разбоя, созывает мужчин и организует облаву на зажравше­гося тигра, и в редких случаях людоеду удается избежать приговора, что поставил его вне закона.

Итак, наш беглец преодолел около шести лиг, и тут нервы его на­пряглись: ему показалось, что вдали слышится рык тигра. Рычание тигра напоминает рев кабана, только оно более резкое, долгое, угрюмое, и даже если нет причины для страха, вызывает невольное нервное воз­буждение — так, почуяв близость смерти, волнуется сама плоть. Не­сколько минут спустя рев послышался ближе, и звучал он гораздо отчетливей: тигр уже шел по следу, а вдали виднелась лишь неболь­шая рощица. Человеку пришлось ускорить шаг, затем побежать, так как рык раздавался все чаще и становился все раскатистей.