Иосиф Кобецкий (П. Павлов, К. Бецкий) - Русский Рокамболь: (Приключения И. Ф. Манасевича-Мануйлова)

Но, с другой стороны, если обратиться к „запискам“ С. П. Белецкого, мы увидим, что Мануйлов во все это время исправно является к нему „с докладами".

И отсюда, конечно, недалеко до вывода, что, очевидно, Мануйлов был личным агентом, личным информатором Белецкого и получал содержание непосредственно от него — из департаментских или каких-либо иных сумм, причем, вернее всего, что об этой роли Мануйлова у Белецкого не знал и сам А. Н. Хвостов. О последнем можно догадываться по той радостной готовности, которую проявил А. Н. Хвостов несколько позже в знаменитом Мануйловском деле с Петцом (см. ниже), дабы этим приобрести возможность влиять на Мануйлова. Знай Хвостов о тайной службе Мануйлова по министерству, к такой героической мере, какая была применена в деле Петца, едва ли ему нужно было бы прибегать. Что же касается первой части нашего вывода — „о личном" характере служения Мануйлова у Белецкого — то это косвенно подтверждает и сам Белецкий, признавая в своих воспоминаниях („Былое" № 22, стр. 260), что он официально причислил Мануйлова к министерству вн. дел только после того, как Штюрмер, назначенный уже председателем сов. министров, заявил ему, что хотел бы что-либо сделать для Мануйлова, причем последний тут же обещал за это Белецкому звание члена госуд. совета.

Когда же и как Белецкий заинтересовался Мануйловым?

В начале войны „Новое Время" пыталось неоднократно выступать против все более определявшегося влияния Распутина и одним из первых и весьма зубастых застрельщиков в этом отношении был Манасевич — Мануйлов, работавший в этом направлении, конечно, не из личных чувств и настроений и даже, может быть, и не из одного только гонорара, а главным образом потому, что такова была позиция ген. Е. В. Богдановича и его кружка, опираясь на который Мануйлов думал в это время выплыть в открытое море. Однако, по мере развития событий, стало определяться, что шансы игры на салон Богдановича ничтожны. Этот ктитор Исакиевского собора, член совета мин. вн. дел, квасной патриот и большой любитель казенных субсидий на издававшуюся им ура-патриотическую литературу, был все же слишком брезгливым человеком, чтобы открыто участвовать в той игре, которая разворачивалась в это время в сферах, и из рассадника государственных младенцев салон его понемногу превращался в тихое монрепо фрондирующих (конечно, только — шопотком, а больше в помыслах и „мемуарах") сановников.

Слишком долго иметь такого партнера было, конечно, не по Мануйлову, а тут перемене фронта помогло и внезапное распоряжение Н. А. Маклакова прекратить всякие выступления Мануйлова в прессе против Распутина.

И вот — в ближайшие же дни после этого Мануйлов становится persona grata у Распутина. Конечно, должен был помочь этому и покладистый характер нашего Рокамболя, не преминувшего выдать при этом Распутину кое-что из известных ему антираспу-тинских интриг и комбинаций, да и сам Распутин был далеко не дурак и не всегда только мстил своим врагам: когда нужно было, он умел их приваживать, а такой человек, как Мануйлов, конечно, давно ему был нужен.

Итак, Мануйлов — persona grata у Распутина, Распутин — у Вырубовой, а Белецкий, один из активнейших к тому времени распу-тинцев, назначенный на должность товарища министра, помимо доброй воли А. Н. Хвостова, самой императрицей со специальной целью охранять „нашего Григория Ефимовича", — этот самый Белецкий, по обыкновению, запутывавшийся в своих собственных сетях, понемногу начинает терять доверие „старца не уловившего всей глубины сложных комбинаций матерого провокатора, с особым усердием расстилавшегося в это время перед А. Н. Хвостовым, чтобы или выехать на его спине или первым лягнуть его, если положение министра пошатнется.

Как же не нужен был в это время Белецкому надежный „язык* у Распутина, который уже несколько раз обводил вокруг пальца и оставлял в дураках хитроумного хохла!

А тут еще подоспело назначение Питирима петроградским митрополитом. Вместе с Пи-тиримом появился его секретарь Осипенко.

При помощи Мануйлова и по уполномочию Питирима, Осипенко для связи стал своим человеком у Распутина, а через Осипенко и по уполномочию Распутина Мануйлов сделался столь же своим в митрополичьих покоях, а помимо всего, Мануйлов, кроме деловых интересов, оказался связанным с Осипенко и общностью основных, природных вкусов и настроений: секретарь в митрополичьей опочивальне был, кажется, тем же, чем был Мануйлов в альковах Мосолова и кн. Мещерского.

Попробовал было Белецкий отделаться „надешовку" и заагентурить земляка, но хитрый Осипенко 300 руб. взял, но на дальнейшее не польстился и рта не раскрыл.

И „информатором" стал Манасевич-Ма-нуйлов.

Был Манасевич-Мануйлов, как мы уже указывали, информатором Белецкого, в крупной правительственной игре пытавшегося разыграть свою собственную партию.

Но как и в каких пределах служил он своему хозяину?

Думаем, что на этот вопрос нам придется ответить весьма и весьма ограничительно. За все время его „службы" каких-либо значительных услуг, оказанных им Белецкому, мы не видим, а патрону последнего А. Н. Хвостову, протолкнув которого в председатели совета министров (а в случае неудачи этого предприятия попросту столкнув его) С. П. Белецкий подготовлял себе министерский портфель — Манасевич-Мануйлов определенно вредил, и можно с полной уверенностью сказать, что, будучи ближайшим к Распутину и Питириму человеком, пошел он в „услужение" к Белецкому, конечно, не из-за жалкой тысячи рублей в месяц.

Говоря о службе Белецкому, можно вспомнить только одну услугу, оказанную Мануйловым своему патрону. Да и эта услуга носила несколько иронический характер, это — заблаговременное осведомление Белецкого о том, что хотя уход Горемыкина и решон, но все же не прошли ни кандидатура А. Н. Хвостова, ни кандидатура И. Г. Щегловитова, которого, по секрету от Хвостова, С. Белецкий свел в это в: емя с тою же целью с Распутиным, очевидно, рассчитывая, в случае проигрыша на первом, отыграться на втором. Это была единственная „услуга", давшая возможность Белецкому своевременно переменить фронт и сразу перейти в наступление против А. Н. Хвостова и пустить в ход те тайные нити и пружины, в роде Комиссаровых, Снарских, Ржевских, Петцов и т. д., что были им на всякий случай приуготовлены давно.

Характерно, что косвенно он сам признается в этом:

— Я понял, — говорит он [24] „Былое" кн. 21. , — что назначение Штюрмера означает то, что предстоит борьба между Штюрмером и Хвостовым из-за портфеля министра внутренних дел, к чему первый, как ближайший и любимый сотрудник Плеве, естественно будет стремиться. Я доложил Хвостову о предстоящем назначении Штюрмера, рассказав о роли, сыгранной в этом деле Питиримом, Распутиным и Мануйловым (см. ниже). Хвостов начал упрекать меня в излишнем доверии к Мануйлову, припомнил преждевременное освобождение Петца, которым мы могли бы держать Мануйлова в своих руках, и указал мне на то, что, если бы я своевременно устранил Распутина, то все его планы давно были бы осуществлены. Меня это задело. Я ответил, что он сам виноват в своем поведении по отношению к митрополиту и к Распутину и что, с исчезновением Распутина, все равно значение Питирима увеличилось бы. Я добавил, что, ввиду недоверия к себе, я прошу его только об одном — устроить мне возвращение в сенат. Хвостов начал меня успокаивать, говорить о своем доверии, но все же с этого момента наши отношения определились!