Иосиф Кобецкий (П. Павлов, К. Бецкий) - Русский Рокамболь: (Приключения И. Ф. Манасевича-Мануйлова)

Как они определились, достаточно известно. Хвостов слетел, но предварительно успел глубоко закопать Белецкого, снова перехитрившего самого себя.

Впрочем, была и еще одна услуга, оказанная Мануйловым Белецкому. Услуга эта стоит того, чтобы рассказать о ней подробнее, ибо она великолепно рисует как отчаянную мануйловскую наглость, не лишенную, впрочем, весьма едкой иронии по адресу жертвы, так и всю ту легкость, с какою можно было любым способом доить „хитроумного хохла" Белецкого.

Но предоставим слово ему самому [25] Былое* кн, 22 стр. 259–260.

— В один из своих очередных докладов, — эпически спокойно повествует Белецкий, — Манасевич-Мануйлов передал мне, что случайно, как секретарь редакции „Вечернего Времени", он познакомился на своем дежурстве с сыном сенатора Кузьминского, авиатором, который предлагал редакции купить у него письмо Распутина к высоким особам с просьбой о пожаловании Горемыкина „канцлером", причем, в случае отказа „Вечернего Времени" от этой покупки, Кузьминский предполагал сделать то же предложение редакции „Речи". Мануйлов оценил всю серьезность положения, — захлебывается от удовольствия Белецкий, — отказался от покупки письма для редакции, имея в виду нас, и обещал Кузьминскому поместить письмо в надежные руки. Я решил письмо это выкупить у Кузьминского. Для этого был выработан план продажи письма мнимому корреспонденту английских газет, роль которого была поручена мною чиновнику Иозефовичу. Для этого ему пришлось иметь несколько (!) свиданий с Кузьминским в ресторанах и в специально нанятой (!!) квартире, заказать визитные карточки несуществующего английского корреспондента и т. п. В конце концов, выкуп письма со всеми расходами обошелся в 1–1'Д т. р. (?), взятых мною из бывшего в моем распоряжении секретного фонда. Иозефовичу, со слов Кузьминского, удалось узнать, что письмо Распутина передала ему знакомая барышня, бывавшая у дочери Распутина и видевшая как-то это письмо на письменном столе Распутина, небрежно вообще относившегося к письмам. Этот подлинник я показал Хвостову, который велел снять с него фотографию для своей коллекции о Распутине. По его приказанию я письмо и фотографии передал Вырубовой, подчеркнув ей ту опасность, которая грозила, если бы все эти материалы попали в руки кадетской партии…

По бюрократическому масштабу услуга, оказанная на сей раз Манасевичем-Мануйловым Белецкому, была, действительно, велика если бы… если бы не одно маленькое обстоятельство, которое оставалось неизвестным всесильному министру полиции, каким, в конечном счете, был Белецкий, хотя и было известно решительно „всему" Петербургу.

Кузьминский, не только — сын сенатора, но и родной племянник Льва Н. Толстого (по матери, урожденной Берс, родной сестре С. А. Толстой), был из числа тех авиаторов, которые с особой охотой летали над зелеными полями ломберных столов, не удаляясь дальше горизонта „Собрания Экономистов" и базируясь, преимущественно, на пресловутый и уже отмеченный нами „номер 16-ый", или иначе — „Суворинский клуб", как именовалось для упрощения Литературно-Художественное Общество. В собственной семье своей он был изгоем по причине своего громкого поведения, денег на игру не имел, банков не метал и по преимуществу околачивался около счастливых игроков, изредка понтируя на занятую десятку. Манасевичу-Мануйлову он был давнишний приятель и, можно сказать, многократный должник. Одурачен ими Белецкий был сообща, и при наличии Мануйлова (который, при всяком правдоподобии изложенной Белецким версии, отнес бы письмо, конечно, не к нему, а просто к Распутину) — отпадала всякая необходимость и в какой-то посторонней барышне.

Вспоминается, наконец, еще одна „услуга" Мануйлова Белецкому (на этот раз окончательно последняя).

К концу 1915 г. А. Н. Хвостов, очевидно, стал определенно догадываться, что Белецкий ведет двойную игру, и последнему понадобилось чем-нибудь подогреть угасавшее доверие к нему принципала. Белецкий задумал на этот раз серьезно пойти навстречу А, Н. Хвостову и избить Распутина Придумал он, конечно, не без участия Мануйлова, прибегнуть для сего к помощи другого авантюриста, суворинца и охранника Михаила Оцупа-Снарского, введенного Мануйловым в дом Распутина и состоявшего там чем-то в роде дежурного флигель-адъютанта, причем, в качестве агента Белецкого, он специально должен был ездить с Распутиным по ресторанам и другим увеселительным заведениям, стараться, чтобы там для кутежей Распутина отводились изолированные помещения, и затем удерживать его от пьяных скандалов.

Так вот как разыгралась эта история.

Снарский жил в глухом Казачьем переулке, в самом колене этой странной улички, проложенной углом и выходящей сразу и на Гороховую, почти напротив дома, где жил Распутин, и на перпендикулярный к последней Загородный проспект. Квартира его, обставленная со всей роскошью и комфортом, доступными флигель-адъютанту Распутина, зачастую служила для всевозможных оргий, и Белецкий, ее то и решил использовать и для своего плана, хотя она и помещалась в мансардном этаже.

Снарскому выдан был для устройства оргии солидный куш, и в день, или вернее в ночь, предназначенную для нее, Комиссаров должен был, замаскировав своих людей, при выходе пьяного Распутина из подъезда, напасть на него с соответствующими криками, привлечь этими криками внимание дворников, случайных прохожих и т. д., которые доставят Распутина в полицию, а затем увезти своих людей в автомобиле.

Предполагалось, что эти же филеры, якобы встревоженные долгим отсутствием Распутина, начнут осведомляться из его квартиры по участкам и, таким образом, отведут от себя всякое подозрение, а авторам покушения дадут попутно возможность сослаться на этот случай, как на доказательство трудности охраны Распутина при его стремлении скрывать свои выезды от филеров, что, мол, может повлечь за собою и более серьезные выступления против него [26] Былое" № 22 стр. 28. .

Аванс был выдан, день оргии назначен, и Комиссаров был предупрежден, что агенты его должны бить Распутина с оглядкой и, сохрани бог, не переусердствовать. Вечером, почтенное трио — Хвостов, Белецкий и Комиссаров в закрытом автомобиле дважды проехали по Казачьему пер. и видели и загримированных филеров и охранную машину с опущенным верхом, приготовленную для их бегства — дело оставалось за малым.

Правда, в окнах квартиры Снарского света не было, но, ведь, съезд предполагался только после театра…

На утро Комиссаров доложил, что и после театра квартира Снарского оставалась погруженною во мрак, и никакой оргии не было, а запрошенный по сему поводу Снарский пояснил, что Распутин в тот вечер был очень занят, и оргию из-за этого пришлось отложить.