Иосиф Каллиников - Мощи

Барманский с утра караулил Васеньку. Дамам сказал, что позднее придет один, чтобы не ожидали его. К Памвле зашел, посидел, угостил целебной травкою, — сам же Памвла за ней к соседу бегал. И, прощаясь, испросил с собою взять к обеду. Хотелось Костицыной отомстить, поиздеваться над ее верностью старому мужу, над стыдом женским и над смирением иноческим — над Николкою.

Около скита ходил.

Васенька с трапезы старцу обед нес…

— Батюшка, я к вам… проститься хочу, уезжаю завтра.

— Обед несу старцу, обед несу…

— А вы отнесите и придите сюда, я ждать буду.

Прибежал Васенька:

— Вот он я, вот он… старец меня не пускал… ушел… сам ушел. Барманский его взял под руку и повел в лес. Старался говорить с блаженным о чудесах, о старце, о пустыни и уводил его по направлению к хутору. Сбился с дороги, попал в болото, промочил ботинки лаковые, но решил все терпеть, хотелось удивить, поразить на пикнике пикантным присутствием блаженного. Васенька на дорогу вывел к Полпенке. Барманский пошел к деревне, — хотелось есть и главное создать подходящий момент, угостить настойкой Васеньку, чтоб у того было больше храбрости, чтоб язык ему развязало и при епископе. Зашли на отлете в избу вдовью. Бабы-солдатки, ухмыляясь, встретили. Васенька увидал вспомнил, уперся, хотел бежать…

— Что с вами, батюшка, что с вами?..

— И тут она… Феничка…

— Как… и тут?..

Пальцем на баб показывал:

— Вот эта… вот эта… она… Феничка…

— Да что ты, Васенька, какая ж я Феничка?.. Ксюшка я… Ерохина…

На другую стал показывать…

— А я, батюшка… Маланья… Забыл видно…

И потом к Барманскому обратилась баба:

— Это он, барин, еще с того разу не пришел в себя, как с одной вот тут на лавке голяком лежал связанный… Иноки тут измывались над нами пьяные…

Васька вопил:

— Николушка, Николушка это… все он…

Маланья, видя городского человека, решила жаловаться:

— Управы на них нету, барин… девке и в лес не пойти по ягоды, по грибы… привяжутся долгогривые… либо ягоду высыпай… либо сама ложись, а про нашего брата к говорить нечего… А игумен-то, Николка этот… Беда от него…

— Да как же, барин, не жаловаться нам на него — где это видно… поели, попили, бабами попользовались, поизмывались над тобой вволюшку, а как платить — дудки… Игумену старому на него жаловались…

— Я заплачу вам, только вот вы нам с батюшкой яичницу сжарьте…

За яичницей бабы про монастырь рассказывали, про монахов.

Васенька сперва не хотел есть, а вспомнил, что мясоед — принялся. Барманский и небольшую бутылку достал, бабы подали шкалики…

Васенька взглянул…

— Братия ее лампадиком пьет… целебная…

— У нас шкалики, барин…

Сперва Васька отказывался, — Барманский уговорил пригубить. Вспомнил Васька, как пил, когда помоложе был, и не выдержал, выпил шкалик…

На втором с непривычки захмелел чуть-чуть, Барманский не дал пить больше, боясь, что, если блаженный лишнего выпьет, испортит весь его план, тогда не получится эффекта главного.

От баб уходили приятелями. Барманский повел его под руку и все время старался отвлечь разговором мысли блаженного от Николки, чтоб неожиданно поразить его пикником, и называл Васенькой.

Блаженный хотел прямою дорогою идти через мельницу, Барманский уговорил идти через хутор, а на хуторе молока выпить.

На пикник приехали без Барманского и расположились в лесу около хутора.

Архиерейский повар с белобрысым келейником Костею приготовили заранее закуски, разостлали скатерть и ждали, Ариша помогала смущенная, растерянно поглядывая на дорогу.

Николка повел Иоасафа хозяйством хвалиться, за ними и все пошли.

— А это сестра моя двоюродная… Ариша… ведет хозяйство…

Хотел вывернуться…

Иоасаф ничего не сказал, а ключарь только поправил золотые очки.

Костицына стала просить:

— Ариша, милая, покажите нам своего мальчика, он, говорят, у вас хорошенький…

Протодиакон ходил, только покрякивал.

Дамы пошли смотреть младенца.

Зиночка выбежала первой, подошла к Иоасафу и начала восторженно:

— Как Христосик… хорошенький… его и Барманский видел…

Иоасаф нахмурился.

Протодиаконовский бас заглушил Зину:

— Тут эхо, владыко, на весь лес слышно будет… так и хочется попробовать многолетие…

Николку передернуло.

Ключарша по наивности не переставала восхищаться мальчиком.

Князь, посмеиваясь, сказал дочери:

— И все этому Валентину нужно… Раньше всех побывал…

За глаза Валентином называл, потому мечтал выдать за него молодую вдову дочь и считал его почти своим сыном.

За закуской неловкость рассеялась…

В первый раз появилось на прогулке вино, а ключарша даже, желая угодить мужу, привезла лимоновки.

Рясный спросил Костицыну, зная, что Барманский за ней ухаживает:

— А Валентин Викторович где?

— Обещал прийти позднее…

Николка оглянулся к лесу тревожно.

Перед вечером развели костер, стали варить кашу-ядрицу.

На дворе мычали коровы, постукивая копытами по деревянному настилу, урчал бык, дым от костра расстилался белым полотном, уплывая в лес, мягко жевали незапряженные лошади, архиерейский повар с белобрысым келейником собирали посуду, укладывая в ящик, конюхи сидели у линеек и, поглядывая искоса на костер, ели посоленный черный хлеб, закусывая зеленым луком, четко звякали в предвечернем лесном воздухе молочные ведра и надо всем гудел умиротворяюще протодиаконский бас.

Николка сидел вместе с ключарем, с женою его и Костицыной у костра, помешивая по очереди в котле кашу. Зина собирала сухие сосновые ветки и с удовольствием подкладывала их в костер, бросая вместе с ними и свежие маленькие веточки свежей ели, наблюдая, как огонь весело перехватывает зеленые иглы.

Никто не заметил, как Барманский подошел к костру с блаженным под руку и нарочно веселым и приподнятым голосом сказал:

— Простите, господа, за опоздание и разрешите мне быть с моим приятелем и другом Васенькой.

Все вздрогнули и обернулись в их сторону.

Над Николкою стоял Васенька. Легкий хмель бродил еще у него в голове, и он смотрел ничего не видящими глазами на костер.

Николай вздрогнул, обернулся и, увидав над собою Васеньку, от неожиданности и испуга вскрикнул, забыв о присутствующих:

— Васька!..

Блаженный в свою очередь вздрогнул от окрика и, увидав Николая, сказал каким-то радостным от неожиданности голосом, скорее даже испуганным:

— Николушка… и ты тут?..

Барманский смотрел поочередно на Костицыну и на игумена, ожидая дальнейших слов Васьки и, кривя слегка тонкие губы, улыбался сквозь пенсне.

Ключарша, желая заявить о своем присутствии, сказала весело:

— Валентин Викторович, а у нас сейчас будет каша…