Иосиф Каллиников - Мощи

Бережно сложила письмо и, пряча, подумала, — какой он еще большой ребенок. Не хочет отказаться от своего самолюбия и старается обидеть меня, — глупый…

Лето пронеслось стремительно. С каждым днем замечала в себе перемену, — не интересовалась знакомствами, не заглядывалась, как раньше, мужскими глазами, не искала в них перепутных огней молодости. Созревала, наливаясь душистым соком любви к будущему существу, ждала в себе его признаков; засыпая, прислушивалась к себе — не шевелится ли новая жизнь, и от этого момента ждала чего-то особенного, таинственного и невыразимого. Иногда к ней приходил Кирилл Кириллович, слегка возбужденный рабочим днем, и звал кататься. Вместо английских лошадей появился бесшумный форд и вместо рослого кучера — приземистый угрюмый шофер в кожаной кепке и куртке — безмолвный и сосредоточенный. Про Кирилла Кирилловича говорили, что он сошелся с женой управляющего канцелярией губернатора, Костицыной, флиртовавшей с ним целый вечер в дворянском собрании на студенческом балу, где она продавала шампанское. Летом Костицыной в городе не было, и Феня не могла узнать правды, спросить об этом у дяди стеснялась. Дракин племянницу увозил за город, садился за руль, и начиналась сумасшедшая езда, — Феня устраивалась рядом и всю дорогу в ее руках рявкал, давясь и хрипя, рожок. Ветер хлестал волною в лицо, трепал лиловую вуаль Фениной шляпы, задевая Кирилла Кирилловича, тот фыркал, что-то кричал и усиливал ход. Утомленные безумной ездой, останавливались где-нибудь по дороге в деревне или на будке, пересекая полотно железной дороги, пили молоко, ели в мужицкой хате яичницу и возвращались домой ужинать.

У руля часто садилась Феничка, с наслаждением правила и чувствовала, что машина такое же живое существо, дышащее, вздрагивающее и покорное ее воле. Руки крепли, становились мускулистыми, и утомление было приятным. Дракин поглядывал по сторонам дороги, опытным взглядом окидывая конопляные поля, подсчитывая в уме виды на урожай. Теплые, почти горячие июльские вечера кружили Феничке голову запахом цветущей конопли, горьковатой и маслянистой, как поцелуй, от которого можно потерять голову и ослабеть, — начиналась легкая и приятная тошнота, руки опускались и несколько секунд машина шла одна, Кирилл Кириллович хватался за руль…

— Что ты делаешь?.. Править надо. Свалимся в ров.

— Не могу, дядя… голова кружится от этого запаха.

Дракин усиливал ход, Феничка туманными глазами умоляла дядю ехать медленней, чтобы надышаться этим одуревающим запахом.

— Дядя Кирюша, милый, поедемте тише, совсем тихо…

Ворчал, но все-таки замедлял ход…

Возвращались затемно, подъезжая к городу, пересаживались, и снова машина шла полным ходом, а Феничкины руки, не переставая, сжимали баллон.

В цветение конопли, по утрам, Феничка звонила дяде в контору. Острый деловой голос инженера, услышав в трубке вздрагивающий и поющий голос племянницы, делался веселым и мягким.

— Алло, у телефона. Кто говорит?..

— Дядя Кирюша, разрешите машину взять, — в поле хочу…

— Только шофера слушаться!..

— Буду, дядя Кирюша, буду…

Выехав за город, садилась сама у руля и ехала по шоссе, задерживая ход в коноплянниках, и, надышавшись до тошноты, допьяна, пускала на полный ход. Шофер злился, кричал на ухо ей, на поворотах выхватывал руль, но никогда не жаловался Дракину. Иногда, встретив Журавлеву, сажала ее с собой, заезжала за Ивиной, за студентами и выезжала за город, снова менялась местами с шофером и, перед тем как пустить машину, шептала ему, — помогайте мне, вихрем хочу! Валька хваталась за Карпова, визжала от страха, Ивина ловила Феничкину вуаль, дергала ее и кричала:

— Я упаду, упаду, вывалюсь!

Карпов, непривычный к такой езде, покрякивал и храбрился:

— Вот это я понимаю, вот это хорошо, таких шоферов люблю.

Компанией заезжали, как и с дядей, в деревню; мужики удивлялись, бабы ахали…

— Ну и барышня, прямо казак!

Бродили целый день, к вечеру возвращались на завод до гудка, Феничка забегала в контору, тормошила дядю Кирюшу:

— Идемте, дядя Кирюша, довольно сидеть вам, едемте с нами, весело будет.

Кирилл Кириллович хмурился, морщился, пробовал рукой свои щеки и, не выдержав, улыбался.

— Кончайте, господа, на сегодня довольно.

Служащие складывали книги, Кирилл Кириллович звонил несгораемым шкафом, бросал связку ключей в карман:

— Молодая хозяйка сегодня хочет гулять!.. Вечером приглашает вас на веранду в общественный сад ужинать!

Безусый счетовод, после ухода всех из конторы, звонил в буфет, предупреждая метрдотеля:

— Сегодня Кирилл Кириллович с племянницей будут ужинать!..

Посреди веранды составлялось несколько столов на приблизительное количество персон, и повара в такой вечер, — довольно редкий, — усиленно стучали ножами на кухне.

Общественный сад небольшой, уютный, на берегу реки, веранда почти над обрывом, наискось к саду и музыка — симфонический оркестр из учеников и преподавателей музыкальных классов.

Врывались веселой и дружной компанией, зазывали с собою знакомых студентов, курсисток, ужинали, шумно аплодировали оркестру, пили все, что придется, и все, что закажет сосед, пели студенческие песни, и весь сад оживлялся весельем искренним и безалаберным.

Феничка, наполнив один бокал вином, тянула его весь вечер, ей просто весело было с молодежью, и, вспоминая о Никодиме, подымалась и говорила студентам и курсисткам:

— Коллеги, мы не должны в нашем веселье забывать и тех, кто теперь в Сибири.

Дракин морщился и, обрывая Феничку, говорил:

— Я думаю, что об этом никто из нас не забывает, но мы собрались сюда повеселиться, а не произносить политические речи!..

Феничка вскакивала и заявляла:

— Я, дядя Кирюша, речей говорить не умею и не хочу, — я только хотела всем предложить собрать денег и послать им туда.

Вынимались рубли, полтинники, покрывавшиеся сотенной Дракина, и все отдавалось Феничке. Наутро она отправляла собранное на имя Никодима Петровского.

Один раз, возвращаясь вместе с дядей Кирюшей с обычной прогулки в автомобиле, она получила от него подарок — небольшой дамский никелированный револьвер. Дракин остановил машину, вышел из нее и предложил Фене поучиться стрелять. Подарок сперва изумил ее, но потом обрадовал.

— Дядя, но зачем это мне?!

— Для самозащиты, Феничка! Ты часто ездишь за город только с шофером. Лучше всего всегда надеяться только на себя. Это верней всего!

Отдачи почти не было, стрелять было легко, и один раз она даже попала в телеграфный столб, — дядя Кирюша прилепил на него ком земли.

Подъезжая к дому, Феничка заявила ему:

— Теперь, дядя Кирюша, я и одна могу ездить, защитник у меня есть, а править я выучилась.