Иосиф Каллиников - Мощи

Подошел и начал:

— Давненько я к вам не захаживал, у вас теперь по-новому…

— Новые времена наступили, Иван Матвеевич, — так и мы по-новому, и хозяйка-то у нас теперь новая… А вы меня не признали, может?!.

— Слышал я ваши дела… слышал, — дела-с!.. А вас-то я помню, Василием звать, только не знаю по батюшке как, раньше Василий просто, а теперь положение можно сказать почти как хозяйское…

— Никанорыч по отчеству.

— У меня и раньше у вас тут делишки бывали, и уголок-то памятный, да-с… против стойки вашей.

И потом глазами повел на стойку и полушепотом:

— А я бы вам по-приятельски совет дал.

Помнил Василий Лосева и делишки его знал, так и мелькнула мысль про Дуньку, про Евдокию Семеновну Денисову, что-де, если она хозяина окрутила, то и ее, и не окрутить, а околпачить можно, и тоже на столик показал глазами и прибавил вежливо:

— Хотел я вас, Иван Матвеевич, по старой памяти угостить — да только решимости у меня не хватает, теперь вы, можно сказать, стали человеком известным у нас в городе, вот и не решаюсь я… а то бы и поговорили бы, старинку вспомнили, оно хоть и не сказать чтоб старинка была, а столько делов тут без вас было, что и на старинку смахивает.

Оставил Лосев прасолам свое пиво, а сам с Василием за тот же столик, где и с Калябиным, с Афонькою по вечерам сиживал.

За водочкой и разговор наладился, всегда так у деловых людей хорошие разговоры бывают за рюмочкой, откровенность нисходит за казенкою.

— Я вам что хочу сказать, Иван Матвеевич, с хозяйкою нашей неладное что-то, вспоминает она Марью Карповну и так-то страшно, что и не пойму никак, вроде как находит на нее что… про покойницу вспоминает, — я по секрету вам, — выходит будто, что не Касьян Парменыч свою хозяйку прикончил… такие слова говорит — страшно даже…

— Это дельце-с, да еще какое-с… Василий Никанорыч… Да-с-с-с… дельце-с… Улик никаких-с, а дельце-с… Умопомрачение так сказать-с…

Ачу и еще что… дело-то наше с такою хозяйкой в посрамлении, — изволите помнить, как народ-то кишел в заведении и не от свобод этих дела плохи, а хозяйской руки нет, догляду-с… с… с…

— Так вы ж, Василий Никанорыч, теперь управляете делами всеми, так от вас и в зависимости дела торговые…

— Так-то так, а только мне что, если б мое было и старание б было к делу, а то такое заведение… Украшение торговых мест, и впустую все, все впустую.

— Вам бы и быть хозяином…

Договорились-таки до точки, — покрутились еще словесами друг около друга, нащупали недосказанное потайное и напрямки пошли.

— Страшное это дело, Иван Матвеевич… Жениться на ней — сами видите, сами изволите понимать, а еще как?!. И не придумаешь… Посоветовали б…

— А вы юридически-с… юридически-с… все можно-с… обставьте по закону все, юридически-с… Ну, хоть бы, завалящий какой векселек, что ли, на Касьяна Парменыча, так сказать, представили… ведь должны же быть, и у вас обязательно такой должен быть, при таком деле всегда у служащих векселя бывают к хозяину… Нам завалящий бы какой, и с него начать можно, она-то, вы говорите, вроде как не в своем, вот ей и подать такой векселек… Она ведь, — по секрету и я вам скажу, — неграмотная, а тут и попугать можно, а потом юридически-с… взыщите на векселек… Да-с… Завалящий какой-нибудь…

И не Василий его нашел, а на другой день Лосев его принес, откуда добыл — неинтересно Василию, а как увидал, так сразу и попал в лапы Ивана Матвеевича.

Из трактира шел Лосев, а в голове крутилось:

— И про Денисову пикнуть можно, что-де правда ли по ночам бредит задушенной купчихой Галкиной?..

На другой день пришел к Василию, — про вексель прямо:

— Только что я вам скажу, Василий Никанорович, купил я его у одного человека, так что и вам уж придется…

— Да я, хотите, я напрямки, — не знаю я как юридически-то это, по-ученому, а я бы — пополам все, все дело пополам бы, по совести.

И начали они по совести пополам дельце делать, галкинские капиталы высасывать, Василий и заступником перед Дунькой прикинулся, если б не случай, пришлось бы с капиталами да чуть не по миру идти ей. В самом деле на нее нашло помрачение. Богомолка и выручила. Слушала, слушала под дверью, как Дунька по ночам бормочет, и не выдержала, посоветовала:

— Матушка моя, Евдокия Семеновна, глядеть-то на вас становится страшно, не пьете вы, не едите, голубушка, и болезнь-то на вас накинулась… а все это кровь, она человеку не дает спокойствия, ублажить бы ее и спали бы, и кушали б, и в себя пришли. Дура я несмышленная, и сказала бы… В баньке вас как-то видела и сразу ето у меня в голове как просветление, — от этого самого и неладное, по тельцу-то у вас чирийки, а ведь ето кровь цветет, вроде как лошади по весне секутся, выхода нет ей, вот она и бросилась в голову, и мысли-то все вам поспутала, а вы бы меня, дуру, послушали, сколько я земель-то прошла, сколько делов-то видела, сколько людей встретила… И таких видела, нашего брата, женщин, несчастных вдовиц, что в молодости да в цвету здравия своего без супруга мучаются… Утихомирить ее надо, кровь-то женскую, найти себе супруга законного… Сладости телесной вкусить с возлюбленным…

— Замолчи ты, молчи!.. Всех бы задушила б их, сама б, всех бы, им только издеваться над нами. Дворник спит, караулит нас, а я бы и его бы прикончила б, потому они измываются только…

С тех пор и возненавидела Дунька мужчин, как Афонька бросил ее и ребеночка от него — до озлобления ненавидела, пока не помер, а как сказала странница, что только мужчина ей вереда излечить может по ночам телесной сладостью, так еще сильней ожгло ее ненавистью к мужскому полу. Оттого и ожгло, что телом-то ждала она, хотела сладости этой, а боялась опять с ребенком мучиться, вынашивать его, чтоб под конец опять ее бросил возлюбленный и опять ненавидеть плод свой и живого, грудь тянущего самой в ненависти к создавшему приканчивать, и от безумия метаться в ревности к задушенной Марье Карповне, потому она думала, что непременно и другого какая-нибудь от нее уведет, и опять ей придется кончать с нею.

А богомолка из жалости к благодетельнице шепотком уж ей слезливым доканчивала:

— Уж если, матушка моя, боитесь вы понести плод во чреве от ложа брачного, так и средства на то есть теперь разные, а если уж и к супружеству у вас нет охоты особенной, так я вам все-таки посоветую… и все чирийки отойдут, до одного, матушка, и кровь-то уляжется и от головы отойдет, — облегчение познаете…

И шепотком, шепотком о сладостях исцеляющих и без ложа супружеского…

Поверила Дунька, — захотелось избавиться от бреда ночного, чтоб не снилась, не казалась удушенная, усмирить кровь чадную и оттянула ее от головы, всю мысль сосредоточила на желании страстном избавиться от Марии Карповны и от вередов гноящихся, поверила богомолке, что поможет ей средство это.