Николай Таратухин - С гитарой по жизни

Большой резонанс в городе произвела моя заметка «Мусор строить и жить помогает» в газете «АиФ—Кубань», где поднимался вопрос о целесообразности покупки у швейцарской фирмы «Марсель Бошунг АГ» сверхдорогой коммунальной техники. Чиновники краевого департамента по строительству, архитектуре и ЖКХ десятки миллионов средств краевого бюджета потратили не на приоритетные цели: водоснабжение, канализацию, очистные сооружения, дороги, а на «умненькие» машины для уборки мусора, которые оказались не приспособленными к работе на наших городских улицах, особенно в зимних условиях. Скорее всего здесь имело место лоббирование интересов швейцарской фирмы чиновниками Минстроя России совместно с нашими краевыми за определенную мзду, так называемые «откаты». Бюджетные деньги потратили, а улицы убирать оказалось нечем. Зато лечение некоторых чиновников в больницах Швейцарии фирма оплатила за свой счет.

Были у меня и другие заметки о работе этого департамента, отличившегося в приобретении земельных участков, после того как ВНИИМК (Всесоюзный научно-исследовательский институт масличных культур), имевший в своем владении несколько сотен гектаров опытных полей, выделил часть земель своим работникам, остро нуждающимся в жилье. Из 86 выделенных земельных участков 37 сразу получили посторонние лица — различного уровня руководители прокуратуры и других организаций города, в том числе и руководители департамента ЖКХ. Все они, в том числе и главный прокурор края, имея жилье в городе, стали вдруг остро нуждаться в жилье, о чем писали в своих заявлениях в Прикубанский округ города. Понятное дело, все просьбы были удовлетворены, и на 46 гектарах земель института выросли фешенебельные коттеджи. А народ прозвал это место Царским селом.

В 1996 году мне исполнилось 60 лет и с комбината, места основной моей работы, я ушел на пенсию. Профком подарил мне набор бокалов из дорогого стекла и пожелал крепкого здоровья на прощанье. А я, имея на руках десять привилегированных акций ХБК стоимостью 1000 рублей каждая, мечтал разбогатеть под старость и съездить в Испанию, в Барселону, чтобы увидеть дом, в котором жил Ф. Таррега и пройтись по тем же улицам, где когда-то ходил и он. Но мечта моя до сих пор так и не сбылась. На акциях я не разбогател. Несмотря на то, что они были куплены еще до деноминации 1998 года (превращения одного рубля в тысячу), их никто не деноминировал, увеличивая в 1000 раз, но после обратной деноминации наши тысячи, как ни странно, тоже превратились… в рубли. Таким образом, вместо 10 000 у меня оказалось акций всего 10 рублей. Но самое главное — не осталось и комбината, как, впрочем, и других крупных городских предприятий. Почти как у Г. Р. Державина: «Где стол был яств, там гроб стоит. Где пиршеств раздавались лики, надгробные там воют клики…».

Все крупные предприятия города умирали по известной схеме: сначала их объявляли банкротами, назначали временных управляющих, которые продавали все, что можно было продать якобы для уплаты долгов, но при этом разворовывалось все, что плохо лежало, и даже то, что лежало хорошо. Так новейшие ткацкие, прядильные и другие станки ХБК, купленные за валюту всего несколько лет назад, были проданы по цене металлолома и вывезены в неизвестном направлении. Но это было немного позже, а тогда комбинат боролся за выживание.

Новый директор, прибывший к нам в Краснодар откуда-то из Прибалтики, развил бурную деятельность. Начал обновлять станочный парк, брал сумасшедшие кредиты, получал от Министерства легкой промышленности дотации. ХБК акционировался и стал называться «Югтекс». Директор наш «рожден был хватом»: хватал все, что попадало под руку. Сначала он уговорил коллектив комбината дать ему 51 процент акций предприятия якобы для того, чтобы при заключении контрактов с зарубежными покупателями продукции «Югтекса» ему необходимо выступать в качестве собственника. Когда дела пошли хуже некуда, он опять призвал на помощь свое красноречие и на общем собрании коллектива доказал «целесообразность» продажи двух 9-этажных домов, которые комбинат начал строить еще задолго до его директорства. Дома находились в стадии завершения строительства и около двухсот семей ожидали расселения из общежитий в новые квартиры. Многие даже заранее приобрели мебель в предвкушении новоселья. Но директор сказал: «Выбирайте одно из двух: или дома, или крах комбината. Если сейчас выживем, то заложим строительство пяти новых домов». Народ поверил и согласился на продажу построенных домов, оставшись ютиться в тесноте и обиде. А квартиры в этих домах получили все, кто был при власти в городе.

«Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым»… Первое время на пенсии я часто проговаривал эти строки Сергея Есенина и чувствовал себя, как после ампутации. Как будто что-то в тебе отрезали раз и навсегда. По вечерам не надо мне было теперь собираться на работу, а утром можно позволить себе поваляться в постели. В инвалидской газете «Рассвет» я стал совсем своим. Приходил утром и уходил вечером. Инвалиды писали иногда такие письма, что приходилось выезжать и разбирать ситуацию на местах. И почти всюду обиды, притеснения, несправедливость властей предержащих. Но еще чаще люди приходили сами в газету, приносили свои литературные труды. У большинства это были не очень выдающиеся произведения, но иногда появлялись действительно талантливые стихи и проза.

Эти строчки из песни Малежика мне вспомнились в период работы в газете «Рассвет». Перечитывая почту, я наткнулся на довольно неплохие стихи некой Евгении Х. Опубликовали. Стихи стали приходить чаще. Заметив, что отдельные из них требовали доработки, я пригласил автора в редакцию. Пришла простенько одетая, не очень броская, невысокая женщина субтильного сложения, на вид лет сорока с небольшим. Познакомились. Стали разбирать ее стихи. Их у нее оказалось достаточно, хватило на несколько часов чтения и правки. Её стихотворения газета стала публиковать довольно часто, естественно, не без моего содействия.

Она стала часто приходить в редакцию под конец рабочего дня, и мы оставались наедине в моей рабочей комнате, разговаривая о литературе и музыке. Я рассказал, что играл, когда-то на гитаре, и даже сейчас еще могу изобразить что-нибудь несложное. Она тоже поведала мне о своих занятиях танцами. Как-то раз, засидевшись допоздна, я собрался уходить, но Евгения вдруг стала у двери с явным намерением без своих ласк из комнаты меня не выпустить. Я не долго упирался, но от секса категорически отказался, хотя она имела явное намерение отдаться тут же.

Откровенно говоря, я ее слегка побаивался, она мне до этого рассказывала о себе много интересного. Она, оказывается, болела шизофренией. Она сейчас практически здорова, но каждую осень у нее развивается депрессия, и она в это время проходит курс лечения. Живет вместе с родителями без мужа.