Софы Сматаев - Песнь моя — боль моя

— Коке, когда мы снова соберемся в Улытау? В тот раз мы были там недолго. — Тынышбай оглянулся на Куата, боясь себя выдать.

— Поедем, обязательно поедем. Ведь Улытау — это веха, центральный кол, к которому привязаны казахи. Ты прав, там есть что посмотреть.

Когда зашел разговор об Улытау, Тынышбай конечно же вспомнил о Гульдараим-бике. Она сама, таинственная ночь, под покровом которой Гульдараим явилась, до сих пор жили в его душе, одухотворяли домбры Тынышбая. Но домбра еще не пропела об этом, Тынышбай не создал свой кюй. Жизнь не баловала его, не обходила своими тяготами и тревогами, но оставила в его душе лишь один неизгладимый след — память о прекрасной юной женщине. Нередко он брал в руки домбру и умолял ее: отзовись чарующей мелодией, верни мне Гульдараим. Он наигрывал разные напевы, губы его шептали какие-то неясные слова, на глаза навертывались слезы. В отчаянье он начинал играть «Пестрое знамя», «Плач двух девушек», но все это были мелодии, созданные другими кюйчи, а где его, единственная? Та, что воссоздает неповторимый облик Гульдараим, с ее страстью, гордостью, неизбывной печалью? О, как на самом деле одинок кюйчи, хотя он все время играет на людях! Какая тоска живет в его поющем сердце! Нет, Гульдараим, ее тайна требует совсем иной, небывалой песни, особых средств выражения; невидимая, но живая, она словно зажала в руке две струны его домбры, запеклась раной в сердце Тынышбая.

Когда Жомарт-батыр через перевал спустился к Каратау, на просторной равнине возле озера Теликоль уже было много людей. Гости прибывали большими и малыми отрядами, стекались вереницами и располагались в нарядных юртах.

Множество джигитов прислуживало гостям, юноши на резвых иноходцах сновали между юрт.

Это был сход всех трех жузов. Местом сбора была выбрана земля аргынов. Не на праздничный той их созвали, а чтобы разрешить тяжбу об убийстве и праве на вдову. В качестве мировых судей были приглашены аксакалы. От их решения зависело, углубится ли вражда между родичами или они уедут отсюда, примирившись, — одно из двух, третьего не дано.

Ответчиком на этом сходе выступал аргын — самое могущественное казахское племя. Аргыны заставляли трепетать ханов, а баям часто затыкали глотку. Сколько славных батыров и акынов из них вышло! Аргын — это почти весь Средний жуз.

Истцом были найманы, тоже могущественное племя, опора Среднего жуза.

Обстоятельства вынудили созвать этот сход. Спор двух сторон разрастался как снежный ком и грозил перейти в крупное столкновение.

Пока другие роды Среднего жуза еще толком не знали, к кому им лучше примкнуть, аксакалы Младшего и Старшего жузов заняли положение третейских судей, людей незаинтересованных, а потому беспристрастных.

В этот день забили самых упитанных овец и лошадей, в огромных чашах из корней столетних ив взбалтывался кумыс. Ярко горели костры, на них коптили бараньи туши, приготовляли казы {51} 51 Казы — особо приготовленная конская колбаса с брюшным жиром, считающаяся у казахов лакомым блюдом. . На объемистых деревянных блюдах разносили мясо, каждому гостю полагался лакомый кусок, хотя при этом учитывались его заслуги и знатность.

Ожидалось, что споры будут разрешаться завтра. А сегодня старцы расспрашивали друг друга, как кто доехал, интересовались здоровьем родственников, поголовьем скота — шла обычная застольная беседа. Но незаметно люди приглядывались друг к дружке, прикидывали: что может сказать этот, как поведет себя тот? Соображали, к кому лучше примкнуть, чтоб и не внакладе быть, и что-то для себя урвать. Такие корыстные мысли беспокоили многих из тех, кто вроде бы беспечно возлежал, переваривая пищу. Немало было и таких, кто действительно заботился о том, чтоб тяжба разрешилась мирно, не повредив единству жузов и племен. После того как досыта наелись и напились кумыса, в каждой юрте отдыхали и развлекались по-своему: где-то передавали свежие сплетни, где-то слышались интересные рассказы, во многих юртах зазвучала домбра. Опустились сумерки, темнота повисла над озером, но во многих душах было еще темнее, чем в небе беззвездной ночи.

Возле озера Теликоль пересекаются пути трех жузов, от него в три стороны простираются их земли. В Теликоль впадают реки Чу и Сары-су, они питают озеро. «Тели» — означает «детеныш, сосущий грудь двух матерей». На озере гнездятся лебеди, много там диких уток, в прибрежных камышах бродят кабаны.

Теликоль — место сборов трех жузов.

На следующий день самые влиятельные люди обоих племен собрались на холме. Это были в основном батыры и жырау. Среди присутствующих не было ни одного султана или хана. Народ хотел решить спор своими силами. А цвет его — батыры и акыны: в обороне это надежный щит, в наступлении — карающий меч, во всех тяжких испытаниях — его глас. Это говорило о серьезности предстоящего дела: от того, как разрешится тяжба, зависел мир в стране, ни больше ни меньше. Затянувшийся спор между найманами и аргынами стал причиной великой смуты.

Одну из дочерей наймана, возлелеянную любящими родителями, увез джигит из аргына в ту ночь, когда, согласно обычаю, ее должен был тайно навестить жених. Найманы пришли в ярость, сели на коней и за одну ночь ограбили несколько аргынских аулов. Аргынские джигиты не на шутку рассердились и помчались в погоню. При стычке с обеих сторон под ударами дубин полегло по сотне человек. После этого перемирие между найманом и аргыном стало невозможным, и те и другие готовы были начать настоящую войну. У доблестных батыров взыграла гордость, и в горячке они забыли, что подымают руку на своих же братьев, с которыми сражались бок о бок против общего врага. Кое-где уже сверкали сабли, звенели ратные булаты — дело было плохо.

Право главного судьи дали сыну Старшего жуза Ошаган-бию. Он сидел в стороне от всех. Разгладив седые брови, Ошаган-бий поднял руку:

— Сородичи мои, решающий голос предоставили мне, и вы надеетесь на мою беспристрастность. Это правильно, потому что, если бы я встал на сторону одного из вас, я забыл бы о благе народа в целом, а народ недочет распрей и столкновений, он жаждет мира. Я бы и не взялся за это непростое дело, если бы не был намерен разрешить его по справедливости. Узрев вас, я понял всю серьезность положения. Я увидел, как вы ожесточены друг против друга, ваша взаимная неприязнь грозит большой бедой. Я не пожалею усилий, разрешу этот проклятый спор, если увижу вашу добрую волю. Тяжбы мешают людям жить мирно, разъединяют их. Опомнитесь! Не впервые вспыхивают между вами ссоры. Стыдно, если брат подымается на брата из-за мелких дрязг. Разве вы сожжете шубу, если заметите на ней вошь, разве отрубите собственную руку? Из-за чего сыр-бор разгорелся? Дурная кровь вам ударила в голову. Неужели вы думаете, что хоть один из нас, собравшихся сегодня здесь, поддерживает, одобряет вас? Нет, мы считаем вас никчемными драчунами, взбалмошными дурнями, если вы хотите знать наше мнение. От вас все отвернутся, и народ вас проклянет. Я не дам вам запираться, вы все выложите начистоту, и достойные мужи, сидящие здесь, хотят того же. Казахи лишились сна и покоя из-за вас, народ требует от меня, чтобы я призвал вас к порядку. Наша сплоченность поставлена под угрозу. Гибель одного человека — это его личная смерть, и сто человек — еще не народ. Народ — это тысячи и тысячи, те, которые ждут у себя в аулах нашего справедливого решения. А народу ваши распри не нужны. Поэтому не прячьте камень за пазухой, выскажитесь откровенно, чтоб не осталось осадка на душе. Аргын и найман — единокровные братья: на пиршествах соединялись наши дастарханы, в битвах — пыль от копыт наших скакунов, не проливайте братскую кровь, не позорьте наше освященное веками единство. — Ошаган-бий кончил говорить и, видно, неспроста разделил ладонью надвое свою густую бороду — этим жестом он как бы поделил ответственность пополам между обеими сторонами.