Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Жили они в основном в Альбион-Хаусе. Обе любили его. Для Алисы, какие бы лишения она ни претерпела, дом, построенный отцом, остался убежищем, где она чувствовала себя в безопасности. Когда исчезла угроза иска со стороны герцога Йоркского, Алиса поняла, что дом в целости и сохранности достанется Бетти и годы, грозившие стать одинокими, будут скрашены радостью от наблюдения за счастливым детством младшей дочери, благо Бетти дом с щипцовой крышей в лесу считала лучшим местом на свете: ее семья была дома, скрытая от мира. Зимой, когда мороз украшал деревья блестящими сосульками, они с матерью шли по заснеженной тропке к пригорку, где стояла Болдрская церковь, и все представлялось родным и волшебным. Летом, когда она ездила верхом на просторную пустошь смотреть на парящих над ней перелетных птиц или пускалась галопом в Оукли навестить старого Стивена Прайда, Королевский лес казался чудесным и диким, но при этом полным друзей.

Но дом был также и местом серьезным из-за его посетителей – верующих. Обещание, данное Алисе в Болдервуде королем Карлом насчет свободы вероисповедания, фактически было выполнено в 1672 году. Но действовало оно недолго. Не прошло и года, как парламент покончил с этой практикой. Диссентеров неумолимо оттеснили обратно на окраину общества и запретили им занимать государственные должности. Единственным итогом непродолжительной вольницы стало то, что все диссентеры вышли из тени и тем саморазоблачили себя. Алиса спокойно продолжала предоставлять приют пуританским проповедникам, и ее в общем и целом не трогали, но это привнесло в атмосферу известную серьезность и целеустремленность, что не могло не повлиять на жившую с ней девушку. Было и еще кое-что, хотя Алиса едва ли это осознавала: проповедники, пользовавшиеся ее гостеприимством, были старше, чем раньше.

Несколько лет Бетти провела в сарумской школе для юных леди, и хотя она с удовольствием училась там и завела подруг, разговоры с другими девочками никогда ее толком не удовлетворяли. Привыкшая к беседам с людьми, которые были значительно старше, она находила ровесниц слишком незрелыми.

После этого мать раз или два в году посылала Бетти к родственникам или друзьям, рассчитывая, что там она познакомится с молодыми людьми. И она знакомилась, но обычно называла их скучными, пока Алиса наконец не сказала ей твердо:

– Бетти, не ищи идеального мужчину. Никто не совершенен.

– Я не буду. Но не заставляйте меня выходить за человека, которого я не могу уважать, – парировала та, игнорируя материнский вздох.

К ее двадцатичетырехлетию Алиса была близка к отчаянию. Сама же Бетти считала себя вполне счастливой.

– Я люблю дом. Люблю каждый дюйм Нью-Фореста, – сказала она. – Я могу жить и умереть здесь одна, причем совершенно довольная.

До этого июня, который они проводили в Лондоне.

– И если учесть, – заметила в разговоре с Алисой ее старшая дочь Трифена, – что это случилось в то время, как весь мир думает лишь о великих событиях, потрясающих сейчас королевство, то мне сдается, что она и правда серьезно настроена.

Но в этом, увы, и заключалась беда Алисы.

Фигуры на фоне пейзажа. Июльская ночь. Прошлой их были тысячи. Но сейчас большинство растворилось в городе, на фермах и хуторах, пряча оружие и занимаясь обыденными делами, как будто днями раньше никто и не снимался с места, не маршировал по западным городам в попытке захватить королевство.

Не всем, однако, повезло. Одних опознали, другие были выданы, и все они присоединились к нескольким стам пленных.

Фигуры в седлах, хоронящиеся от чужих глаз, пробирающиеся, где можно, сквозь лес или к голым, безлюдным хребтам, где нет свидетелей, кроме овец, одиноких пастухов или, может быть, призраков, затаившихся за поросшими травой земляными валами – безмолвными, разбросанными по всей сельской глубинке напоминаниями о доисторической эпохе. Фигуры, движущиеся теперь на восток по меловым хребтам в двадцати милях, а то и больше на юго-запад от Сарума.

Восстание Монмута было подавлено.

Никто не ждал кончины короля Карла. Ему было всего пятьдесят четыре. Сам он предполагал прожить долго, и сэр Кристофер Рен строил ему замечательный новый дворец на холме над Винчестером, где король думал обосноваться. Но в феврале Карла внезапно разбил удар. А через неделю он умер. И это оставило нерешенным сложнейший вопрос.

Карл II имел множество сыновей от разных любовниц и некоторых милостиво произвел в герцоги, но не оставил законного наследника. Корона, следовательно, должна была перейти к его брату Якову, герцогу Йоркскому. Сначала Яков представлялся не таким плохим выбором: женат на протестантке, две дочери-протестантки, причем одна вышла замуж за своего кузена, ярого протестанта и правителя Голландии Вильгельма Оранского. Однако после смерти жены Яков женился на принцессе-католичке, и англичанам это не понравилось. А как только он вскоре признался, что и сам католик, наступило оцепенение. Не этого ли целый век боялись английские протестанты? Теперь Англия была более протестантской, чем во времена Армады и даже Гражданской войны. Карл, чтобы успокоить народ, заверил всех, что если престол унаследует его брат, то он сохранит Церковь Англии вне зависимости от своих личных взглядов. Но мог ли кто-нибудь уверовать в это всерьез?

Парламентское большинство – нет. Они потребовали лишить католика Якова права на трон. Король Карл и его близкое окружение отказались. Так начался великий раскол между английскими политиками: с одной стороны были те, кто не желал видеть на троне католика, – виги, с другой – роялисты: тори. Дискуссиям и демонстрациям не было видно конца. Хотя насилия избегали, дебаты были теми же, что привели к Гражданской войне: за кем будет последнее слово – за королем или парламентом? Однако король Карл II, проворачивая – и не всегда честно – свои дела, еще более десяти лет продолжал править, устраивая скачки, увиваясь за хорошенькими женщинами, получая деньги от Людовика Французского. Англичане мирились с этим, поскольку любили веселого пройдоху и полагали, что он, вероятно, всяко переживет своего брата-католика. К счастью, Яков тоже не обзавелся наследником от жены-католички. Казалось, что время на стороне протестантов – до этой внезапной смерти.

Яков стал королем. На троне очутился католик – первый за сто двадцать пять лет после Марии Кровавой. Страна затаила дыхание.

Затем в июне того же года вспыхнуло восстание Монмута.

Оно просто обречено было начаться. Карл II всегда восхищался своим старшим сыном. Монмут прекрасный. Монмут-протестант. Когда парламентарии-виги захотели лишить католика Якова права на трон, они заявили королю Карлу, что предпочли бы в качестве наследника Монмута. Карл, Стюарт и католик в душе, возмутился, поскольку мальчик не являлся законнорожденным. Прагматичные английские парламентарии ответили, что их это не волнует. Карл отказался даже допустить такое, но, коль скоро Монмут оказался втянут в дискуссию, ущерб был нанесен. Монмут был испорченным юношей, вечно попадал в передряги, а слепо любящий отец неизменно его защищал. Казалось, что он угоден англичанам в качестве короля. Даже до смерти отца он позволил себе ввязаться в заговор, предполагавший убийство и Карла, и Якова. К счастью, этот заговор удалось раскрыть. В такой ситуации не приходилось удивляться тому, что, когда на трон взошел неугодный английскому народу католик Яков, Монмут, которому уже было за тридцать и который так и остался незрелым и самонадеянным, вообразил, будто англичане пойдут за ним, если он предоставим такую возможность.