Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

– Я не нарушаю закон, ваше величество.

Это было не совсем так, поскольку ныне закон требовал, чтобы собрания диссентеров проходили не ближе чем в пяти милях от любого поселения, признанного городом, а Альбион-Хаус находился от Лимингтона всего в четырех.

Но к ее удивлению, теперь король заговорил с ней серьезно:

– Я хочу уведомить вас, что вам незачем из-за этого бояться меня. Эти правила устанавливает парламент, а не я. На самом же деле я надеюсь, мадам, через год-другой предоставить вам и вашим благочестивым друзьям свободу совершать богослужения, как вам будет угодно, поскольку всем христианам дарованы равные права. – Он улыбнулся. – Вы сможете иметь молитвенные дома в Лимингтоне, Рингвуде, Фордингбридже, и я буду этому рад.

– Тогда и католикам можно?

– Да. Но разве это плохо – свобода вероисповедания?

– Если честно, сир, – замялась она, – то я не знаю.

– Подумайте об этом, дама Алиса, – ответил он и послал ей взгляд, который в другое время и другом месте наверняка ее очаровал бы. – Вы можете мне доверять.

В своем желании свободы вероисповедания, при которой католики смогли бы вновь посещать свои церкви, Карл II был совершенно искренен. До поры. О том, что тем же летом он также подписал тайный договор со своим кузеном Людовиком XIV, пообещав как можно скорее разрешить и насадить в Англии католичество, не имели ни малейшего представления ни Алиса, ни парламент, ни даже ближайшие советники короля. В ответ Карл должен был получить от Людовика солидный ежегодный доход. Никто, кроме Господа Бога, так и не узнал, всерьез намеревался король предать своих подданных англичан-протестантов или водил за нос французского кузена, желая от того денег. Коль скоро веселый монарх, как многие Стюарты, был завзятым лжецом, он, может быть, не знал того и сам.

И если мысль довериться королю развеселила бы любого придворного, то у Алисы не было оснований предполагать, что он кривит душой, подавая надежду ее инакомыслящим друзьям.

– А теперь, дама Алиса, не забудьте, что вы приехали просить меня о милости.

Алиса была предельно лаконична и прямолинейна. Она изложила суть тяжбы с герцогом Йоркским и заверила короля:

– Я уверена, герцог думает, что я прячу деньги, и у меня нет ничего, чтобы убедить его в обратном. Я пришла к вам за помощью, сир, с этой крошкой, – она показала на Бетти, – чьи интересы я обязана защищать. Вот и все дело, обыденное и простое.

– Вы просите меня поверить, что мой брат ошибается?

– Он обречен ненавидеть меня, сир.

– Как и я. И в то, что вы честны?

На это Алиса могла только склонить голову. Король кивнул:

– Я верю в вашу честность, мадам. Хотя еще придется посмотреть, смогу ли я вам помочь.

Он как раз поворачивался к дамам, когда Алиса заметила на пустоши одинокого всадника, рысью направлявшегося к ним. Она предположила, что это кто-нибудь из лесничих, но, когда всадник подъехал ближе, отметила: он очень молод, лет двадцати пяти, и раньше она его не встречала. Высокий, сумрачный красавец. Воистину очень красивый юноша. Бетти смотрела на него с разинутым ртом. Алиса увидела, что король вопросительно повернулся к Говарду, и тот что-то пробормотал ему. Король кивнул с некоторой неловкостью, но быстро овладел собой.

Кто этот молодой человек? – удивилась Алиса.

Томас Пенраддок редко бывал в Форесте. Когда его родственники в Хейле, где он гостил накануне, сообщили, что в Болдервуде ждут короля, он не сразу решился ехать. Будучи юношей гордым, Томас не хотел рисковать новым унижением. И только после того, как родственники взмолились, он, полный дурных предчувствий, выехал в направлении королевского отряда.

Хотя Пенраддокам удалось сохранить дом и часть поместья в Комптон-Чемберлене, после смерти отца наступили тяжелые времена. У юного Томаса не было приличной одежды; бóльшую часть лошадей продали; не осталось и наставников. Мальчику пришлось трудиться бок о бок с матерью, чтобы прокормить семью. Он неизменно сопровождал ее при посещении сарумских адвокатов, потому что это всегда причиняло ей особую боль. Часто работал в полях, стал сносным плотником. Иногда мать негодовала: «Ты не должен работать, как батрак! Ты джентльмен! Если бы только отец был здесь…» Чтобы хоть чем-то ее порадовать, он, если не слишком выматывался, садился вечером за книги и пытался учиться. И в голове его навеки засело данное себе слово: когда-нибудь все наладится, я стану джентльменом, как отец, и буду во всем походить на него. Это был его талисман: то, что он мог сделать, чтобы вернуть отца; его надежда на вечную жизнь, мечта о любви, тайное достоинство.

Надежда существовала всегда: настанет день, когда вернется король. Какая тогда будет радость! Преданных вознаградят, а кто был более преданным и кто пострадал за короля больше, чем семейство Пенраддок? Поэтому после Реставрации семнадцатилетний Томас Пенраддок был вне себя от волнения. Даже мать заявила: «Уверена, теперь-то король чем-нибудь нам поможет».

Они слышали о торжествах в Лондоне, о новом лояльном парламенте и блистательном новом дворе. Они ждали послания, призыва приехать и разделить королевский триумф. И в ответ – ничего, ни словечка. Король не вспомнил о вдове и ее сыне.

Они передали весточку с друзьями. Даже написали письмо, на которое было отвечено молчанием. Друзья объяснили: «У короля нет лишних денег, но он может помочь иначе». Было составлено прошение к новому королю пожаловать Пенраддокам монополию на производство стеклянной посуды. «Иными словами, – растолковал опытный друг, – любой, кто захочет делать стеклянную посуду, должен будет заплатить вам за лицензию». При пустой казне это было расхожим методом вознаграждения подданных.

«Я с этим точно не справлюсь», – досадовала миссис Пенраддок, но волновалась зря: монополию ей не дали. «Я не понимаю, почему он ничего не делает!» – убивалась она.

Для юного Томаса, невзирая на все, через что он прошел, это было первым и очень важным уроком жизни: не доверяй никому, даже королю, заботиться о тебе, если не делаешь этого сам. Те, кто стоит у власти, даже помазанники-короли, использовали людей, а потом забывали о них. Такова была их сущность. Иначе быть не могло. Томас начал трудиться в поте лица.

И за последние десять лет весьма преуспел. Медленно, шаг за шагом, поместье обретало былой вид. Утраченные акры были возвращены. В двадцать семь лет Томас Пенраддок был закаленным и успешным человеком.

Сегодня он хотел кое-чего особенного. Будучи капитаном местной кавалерии, он знал, что его полковник, приятный пожилой джентльмен, намеревается вскоре выйти в отставку. Томас дал понять, что хотел бы получить это звание, однако были и другие мужи постарше, которые могли вполне оправданно рассчитывать получить его раньше Томаса. Однако Томас был настроен решительно. Дело было не в прибыли: если на то пошло, чин полковника стоил денег. Дело было в чести семьи: в тот день, когда он получит звание, в Комптон-Чемберлене снова появится полковник Пенраддок.