Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

«Назначает лорд-наместник графства, – объяснил он родственникам. – Но если король скажет, что желает меня, то я, разумеется, получу место». Поразмыслив над семейными невзгодами и тем фактом, что королю это не будет стоить ничего, Томас Пенраддок решил, что это меньшее, что может сделать монарх. Тем не менее он, готовясь впервые с ним встретиться, испытывал неуверенность и не знал, как будет принят.

Не узнать короля было нельзя: большой смуглый мужчина в окружении женщин. Подъехав, Томас учтиво снял шляпу, и удостоился в ответ кивка. Он увидел Говарда, которого знал, и потому догадался, что королю уже сказано, кто он такой, всмотрелся в его лицо, ища признаки узнавания – быть может, приветственную улыбку в адрес лояльной семьи. Но обнаружил нечто другое. Ошибки быть не могло. Король Карл выглядел смущенным.

Так оно и было. Одно из унижений, которыми сопровождалась Реставрация, заключалось в том, что парламент лишил его возможности вознаградить своих друзей. Конечно, многие богатые и могущественные люди, способствующие его возвращению, уже обустроились в ранее конфискованных у роялистов поместьях, а потому Карл едва ли мог потребовать их вернуть. Но он, по крайней мере, надеялся, что парламент выделит ему достаточно средств, чтобы чем-то помочь друзьям. Парламент не выделил. Король был беспомощен.

Но даже если так… Правда была в том, что Карл втайне морщился при каждом упоминании имени Пенраддока. Восстание Пенраддока было провальным – отчасти по вине короля. Сначала Карл ничем не смог помочь вдове, но после испытал такой стыд, что притворился, будто ее вовсе не существует. Он повел себя подло и понимал это. И вот перед ним стоит этот ладный угрюмый молодой человек, подобный ангелу совести, который прибыл очернить его солнечный день. Карл внутренне поежился.

Но молодой Пенраддок увидел другое. Окинув взглядом компанию и гадая, чем вызвано столь явное смущение короля, он впился глазами в скромную фигуру, сидевшую сбоку. И у него отвисла челюсть.

Он узнал ее сразу. Годы прошли, рыжие волосы поседели, но разве он мог забыть лицо? Оно было вытравлено в его памяти. Лицо женщины, которая на пару с мужем целенаправленно организовала убийство его отца. Страдания тех дней вдруг налетели на него единым порывом, как ураган. На миг он снова стал мальчиком. Томас уставился на нее, не в силах осмыслить происходящее, а потом, подумав, понял: она была другом короля. Он, Пенраддок, оказался отвергнут, тогда как она, богатая цареубийца, душегубка, сидела одесную короля.

Томас осознал, что его начало трясти. Огромным усилием воли он взял себя в руки, однако на его мрачном лице было написано холодное презрение.

Видя это, Говард угодливо, как всегда, не замедлил вмешаться:

– Его величество охотится, мистер Пенраддок. Вы приехали просить об аудиенции?

– Я, сэр? – Пенраддок сосредоточился. – С чего бы Пенраддоку, сир, просить аудиенции у короля? – Он указал на Алису Лайл. – У короля, как я вижу, иного рода друзья.

Это было чересчур.

– Осторожнее, Пенраддок! – вскричал король. – Не смейте дерзить!

Но обида Пенраддока перевесила.

– Да, я приехал просить о милости. Но теперь вижу, что это было глупо. Ведь после того, как мой отец положил жизнь за этого короля, – теперь он обращался ко всем, – мы не видели ни милостей, ни даже благодарности. – Повернувшись к Алисе Лайл, он излил на нее все многолетнее горе. – Нет сомнения, что лучше было нам стать изменниками, расхитителями чужих земель и обычными убийцами.

Затем с болью в сердце он развернул коня и галопом умчался прочь.

– Клянусь Богом, сир, – закричал Говард, – я верну его и выпорю кнутом!

Но Карл II поднял руку:

– Нет! Пусть едет. Разве вы не видите, как он страдает? – Какое-то время он молча провожал взглядом удаляющуюся фигуру, даже Нелл не пыталась прервать его думы, затем тряхнул головой. – Моя вина, Говард. Он прав. – Потом повернулся к Алисе и с горечью воскликнул: – Не просите меня о милостях, мадам, когда видите, как я обхожусь с друзьями, а вы по-прежнему мой враг!

И последовавший кивок дал Алисе ясно понять, что им с дочерью пора уходить.

Вернувшись в Альбион-Хаус в расстроенных чувствах, Алиса обнаружила сидящего в углу холла Фурзи, а в гостиной – Джона Хэнкока, который сосредоточенно изучал большой лист бумаги. Стремясь поскорее отделаться от гостя из Оукли и обсудить свою встречу с королем, она потребовала, чтобы Хэнкок разобрался с ним немедленно. Закрыв дверь гостиной, адвокат в нескольких словах растолковал ей ситуацию с Фурзи и показал бумагу:

– Все это я разыскал в арендных записях. Видите? Этот дом, который занимает Фурзи, впервые предъявляет данные об аренде вот здесь, при Якове Первом, за несколько лет до вашего рождения. Совершенно ясно, что он был построен недавно и дед Фурзи в него переехал.

– Значит, у него нет права пользоваться лесом для хозяйственных нужд?

– Формально – нет. Конечно, я могу составить прошение, но если мы хотим утаить это от суда…

– Нет. Нет. Нет! – Последнее слово она выкрикнула. Ее терпение вдруг истощилось. – Меньшее, что мне нужно сейчас, – это быть пойманной на лжи, сокрытии фактов от суда. Раз у него нет такого права, значит нет, и быть по сему. – Больше сегодня ей было не вынести. – Будьте любезны, Джон, выпроводите его.

Фурзи внимательно слушал, но не слышал объяснений адвоката. Сведения о времени постройки его дома ничего для него не значили. Он не поверил в это, счел обманом, отказался принять. Когда адвокат сказал: «Жаль, что вы не заявили о вашем праве, когда это следовало сделать при правлении покойного короля. Большинство тех заявок противоправно, но все они будут утверждены», Фурзи уставился в пол, но, поскольку услышанное возлагало вину на него, ему удалось в считаные секунды выбросить это из головы. Фурзи уразумел лишь одно. Что бы ни твердил адвокат, он слышал это собственными ушами. Крик «Нет!» из-за двери. Ему отказала эта самая женщина, хозяйка Альбион-Хауса.

А потому, распираемый яростью и скорбью, он клятвенно заверил тем же вечером домашних:

– Это все она. Это она лишила нас прав. Она нас ненавидит.

Спустя два месяца Алиса была крайне удивлена, когда герцог Йоркский отозвал свой иск.

Людей нередко удивляло то, что Бетти Лайл оставалась незамужней в двадцать четыре года. Белокурая, с серо-голубыми глазами, она была миловидна. Будь она богата, ее, несомненно, назвали бы красавицей. Но она не была и бедной: ей предстояло унаследовать Альбион-Хаус и немалую часть земель Альбионов.

«Моя вина, – признавала Алиса. – Слишком долго продержала ее при себе».

Это была чистая правда. Старшие сестры Бетти повыходили замуж и разъехались. Маргарет и Уитакер приезжали часто, но Бриджет и Леонард Хоар отправились в Массачусетс, где Хоар спустя какое-то время стал президентом Гарварда. Трифена и Роберт Ллойд были в Лондоне. Таким образом, Алиса и Бетти нередко оставались в глубинке одни.